Ведьма и тьма
Шрифт:
Хотя ей, Малфриде, какое до того дело? Видно, есть оно. Недаром же ее разыскал гонец Святослава, передав, что князь ей встречу на Хортице назначил. Но о том дочери пока говорить не хотела. О другом спросила:
– А что ж ныне Свенельд? Пока княгиня правила, он первым человеком при ней состоял. А вот кем при Святославе будет? Прежде князь не больно его жаловал, даже порой гневался, что воевода такую власть на Руси имел. Первейший воитель, так о Свенельде говорят. А Святослав на себя эту славу примерить хочет. Вот и прижмет теперь полюбовника Ольгина.
– Не прижмет. Свенельд не только милостью княгини поднялся, он и сам многого достиг, и Святослав мой с ним считается.
И все же она постаралась отвлечь мать от разговоров о Свенельде, а то еще и впрямь отправится к нему прямо сейчас, от этой оглашенной всего можно ожидать. А там девочки…
– Я все же про Малка поведать тебе хочу, матушка, – ласково заговорила Малуша, подсаживаясь к ведьме и беря ее за руку. – Не поверю, что совсем о нем знать ничего не желаешь. Мужем твоим ведь был, да и нам Малк лучший отец. Потому мы с Добрыней при каждом случае стремимся побывать у него в Любече.
Малуша чувствовала, что мать пытается вырвать у нее руку, но не отпускала. Рука уже была как рука, без холода. И, удерживая ее, Малуша беспечно повествовала, какой славой и почетом пользуется Малк на Руси, как часто к нему люди за помощью обращаются. Многим он помогает, причем без всякой живой и мертвой воды. Не всех, конечно, вылечить удается, ну да лекарь он все равно знатный. Дела у него хорошо идут, разбогател Малк, но даже простым каликам перехожим не отказывает, добрый он. А с бывшей служанкой Гапкой, с которой после ухода Малфриды сошелся Малк, живут они ладно. Малфрида вон чужих детей ему навязала, Гапка же Малку детей рожает почитай каждый год, до десятка их у него теперь. Причем сыновья и дочери у Малка здоровенькие и крепкие, а Малуше и Добрыне даже радостно, что у них столько сводных братьев-сестер появилось, дружат они с ними. Да и Малк всегда встречает ведьминых детей как родных. И любо им у него бывать.
Малуша выложила все это скороговоркой, только бы Малфрида вновь о внучках не стала расспрашивать, но в какой-то миг умолкла. Странно тихо сидела подле нее ведьма, голову свесила, даже ее пышные волосы обвисли как-то жалко, скрыв лицо. Неужто почувствовала грусть, узнав, что брошенный некогда супруг в счастье живет? Неужто боль и тоску по нему бережет в сердце? Значит, ничто человеческое даже ей, темной, не чуждо!
И Малуша укорила себя в том, что огорчила ведьму. Мать ведь она ей. Пусть и беспутная, равнодушная к детям, но зла Малуше никогда не делала… Дочь же, рассказывая о счастье Малка, хотела ее задеть. Сама в глубине души это понимала. А сейчас вдруг досадно сделалось.
Они тихо сидели в темноте, держась за руки. Со стороны глянуть – ну точно сестрицы. Обе чернявые, сухощавые, статью высокие. Только Малуша светлоглазой, в отца, уродилась, а Малфрида… Кто ее отец, поди узнай… Но когда темные как ночь глаза Малфриды не полыхали колдовской желтизной, она казалась обычной пригожей молодицей. Которая, несмотря на все свое могущество, таит в душе боль по давно утраченному счастью. И никакие колдовские чары не заменят его, это счастье.
– Ночь глухая на дворе, давай отдыхать, – поднявшись с лавки, сказала Малуша. – Ложе у меня широкое, укладывайся рядышком да почивай до рассвета. А то скоро уже первые петухи пропоют.
Кровать чуть скрипнула, когда они устроились рядом. И Малуше даже хорошо сделалось, оттого что она лежит бок о бок с матерью. И ведьмой та уже не казалась.
– А ведь были они тут, внученьки мои. Я запах их чую. Не выветрился еще.
Малуша промолчала. Утро вечера мудренее, а уж тогда… А что тогда? Но понимала Малуша: воевода Свенельд детей князя Святослава ведьме никогда не отдаст. Прошло уже то время, когда Свенельд, как и многие другие, дивному очарованию Малфриды поддавался. Теперь он изменился, другим человеком стал.
То, что Свенельд, воевода древлянский и князь-посадник уличский, сильно изменился, Малфрида сразу поняла. Он сам явился в горницу, где по летней поре обитала Малуша, и теперь стоял на пороге, наблюдая, как та силится роговым гребнем расчесать спутанные кудри матери-чародейки. А Малфрида молча глядела на него, в первый миг не в силах слова вымолвить. Свенельд постарел!
Сколько она себя помнила, был воевода пригож, как молодец в самой поре: стройный, румяный, порывистый. Улыбался белозубо, как мальчишка, лицо голил по ромейской моде и был бы юнак юнаком, только в зеленых, чуть раскосых глазах таилась зрелая мудрость, какую не у всякого молодца заприметишь. Ибо было воеводе Свенельду… достаточно лет. Но обликом он не старился, пока та же Малфрида или иные волхвы-кудесники добывали ему в укромных уголках чащ и пустынь болотных дающую молодость живую и мертвую водицу. Теперь же… Юношеской стати воевода лишился, сильно раздался в плечах и груди, заматерев телом. И при этом слегка сутулился, двигался со степенной важностью, как уже поживший муж. Бороду отпустил, волосы солидно, до середины спины, носил, а надо лбом разделял их на пробор… А по лбу морщины пошли, залегла борозда от раздумий между круто изломленными, будто крылья чайки, бровями. Годы показали себя на прославленном воеводе Свенельде. И Малфрида сказала:
– Так вот почему ты меня в последние годы никогда за водой живой и мертвой не посылал. Лет десять мы с тобой не виделись, сокол мой ясный. И ты постарел на все эти десять лет… А почему так?
И вдруг рванулась, да так резко, что гребень выскользнул из рук Малуши, повис на спутанных волосах ведьмы. Она же, тыча пальцем в Свенельда, зашипела злобно:
– Ты охристианился, Свенельд! Ты крестился! Лишил себя ража и задора вечной молодости, поверив в призрачную христианскую сказку о вечной душе!
– Не кажется ли тебе, ведьма, что то, как я живу, только меня и касается? – сложив руки на груди, вопросил воевода. – А вот ты зачем сюда, на Хортицу, пожаловала?
Сухо произнес и властно. Малфрида даже опешила. Не так он ее привечал раньше. Сейчас смотрит исподлобья, хмурит брови. Но ведь и заматерев, как хорош! Сила от него и уверенность исходят. А это ли не главное в зрелом муже? И от этого Малфрида вдруг прежнее волнение в груди ощутила. Не забыла еще, каково это – любиться со Свенельдом. Да и мужика у нее давно не было. А ведьмы страсть как до плотских утех охочи. Хотя, полюбившись, обычно силу колдовскую теряют… И тут уж выбирать надобно – чары, сила и могущество или утоление любовной жажды.
Малфрида тряхнула головой, отвернулась от Свенельда, чтобы мысли путаные не смущали. Пора бы ей уяснить, что он для нее в прошлом. Ну, было между ними – и прошло. А вот отчего он ее так сурово встретил, это странно. Друзьями они всегда оставались. Да и не посмеет Свенельд гнать ее, понять должен, что Малфриде покровительствует сам князь.
– Меня Святослав позвал, – ответила спокойно. – А против воли Святослава даже ты не пойдешь. Особенно теперь, когда твоей покровительницы не стало.