Ведьма и воин

Монк Карин

– Угу, – с необычным для него одобрением сказал Лахлан. – Очень приятно.

– Парень выглядит полуголодным, – заметил Реджинальд и поспешно добавил: – Прошу прощения, Гвендолин. Я не имел в виду, что ты моришь его голодом. Нет, конечно. Всем в этом зале ясно, что ты сотворила с мальчиком чудо. Настоящее чудо. Когда у него нарастет немного мяса на костях, он сможет упражняться вместе с воинами. Тебе это должно понравиться, правда, парень?

– Да, сэр, – ответил Дэвид; его голубые глаза сияли от удовольствия.

– Тогда ешь. – Реджинальд подвинул

ему блюдо с сильно зажаренным мясом.

– Нет, Дэвид, – сказала Гвендолин. – Ты же не хочешь вечером заболеть, правда?

Дэвид покачал головой.

– Тогда мы будем продолжать есть хлеб, яблоки и бульон. Завтра мы попробуем что-нибудь новое.

Алекс ожидал, что сын будет протестовать.

Вместо этого мальчик послушно протянул руку за куском хлеба.

Гвендолин с трудом сдержала улыбку. Она знала, какими соблазнительными кажутся мальчику вид и запах разнообразных блюд, но понимала, что больше всего Дэвида волновал сам факт обеда в большом зале вместе с отцом.

– Тогда я покину тебя, Дэвид, – сказала Гвендолин. – Я вернусь позже, чтобы отвести тебя спать.

– Куда ты собралась? – спросил Алекс.

– В свою комнату.

– Ты сегодня обедала?

– Я не голодна.

– Ты должна поесть, – приказал он, раздосадованный тем, что она намерена уйти. – Ты заболеешь, если не будешь есть.

– Я не голодна, Макдан, – твердо повторила она.

– Тем не менее ты поешь.

– Нет, Макдан, – возразила она. – Я не твоя пленница и не член клана. Ты не можешь против моей воли приказать мне есть или остаться в этом зале. Понимаешь? Ты можешь приказывать мне, если это имеет отношение к твоему сыну, но за себя решаю только я сама. И если я заболею, то это мое дело, а не твое.

Она повернулась и пошла прочь.

– Гвендолин…

Умоляющие нотки в его голосе заставили ее остановиться. Она повернулась и вопросительно взглянула на него:

– Да, Макдан?

Алекс колебался. Он знал, что она сердится на него. До сегодняшнего дня он всегда защищал ее, по крайней мере перед своими людьми. Но сегодня он предал ее. Он обвинил ее в том, что она не бережет сына лэрда, а ей хотелось всего лишь помочь мальчику. Он испытывал желание извиниться перед девушкой, но не мог этого сделать в присутствии всего клана. Такой поступок только усилит их убеждение в том, что его вспышка гнева была несправедлива и что он не в состоянии контролировать свои эмоции.

И это соответствовало действительности.

– Останься, девочка, и выпей по крайней мере бокал вина, – сказал Оуэн. – Я как раз собрался немного потанцевать.

– Да, останься, Гвендолин, – поддержала его Изабелла. – Ты могла бы спеть со мной.

– Я не пою, – пробормотала Гвендолин, не отводя взгляда от Алекса.

Он пристально смотрел на нее. «Прости меня», – светилось в его глазах.

Она застыла на мгновение, глядя ему прямо в глаза и забыв об остальных людях в зале.

Затем она опустилась на стул, который он предложил ей.

Алекс стоял в тени, прислушиваясь.

Он ощутил

странную пустоту, когда Гвендолин с Дэвидом, крепко взявшись за руки, покинули большой зал. Обязанности требовали, чтобы он остался и продолжил обсуждение ожидаемой атаки Максуинов. Он почувствовал странную обиду, оттого что не может последовать за ними. Как только ему представился случай выйти, он пробрался в коридор к двери Дэвида. Здесь он обнаружил расположившегося у порога Неда, который строгал палочку и прислушивался к доносившемуся из-за двери голосу Гвендолин, рассказывающей очередную страшную сказку Дэвиду. Алекс предложил Неду отдохнуть, сказав, что сам будет охранять Гвендолин. Нед принялся уверять его, что в этом нет никакой необходимости. Тогда Алекс просто приказал своему воину уйти.

Наконец Нед сдался, но взял с Алекса обещание, что тот будет внимательно слушать и доскажет ему, чем закончилась сказка.

– «…и тогда Могучий Торвальд поднял свой сверкающий на солнце меч, ослепив гигантского змея, а другой рукой метнул в него кинжал. Кинжал глубоко вонзился в отвратительный желтый глаз чудовища, и змей закричал от боли. Кипящая кровь рекой текла из раны, опаляя траву, по которой, извиваясь, каталось чудовище…»

Гвендолин замечательно сочиняет сказки, подумал Алекс. Он задумался, какие истории рассказывала Флора сыну до своей болезни. Почему-то ему трудно было представить, что его нежная жена придумывала такие же страшные сказки, как Гвендолин. Разумеется, тогда Дэвид был младше, и вряд ли ему нравились леденящие душу истории. И откуда в нем взялась любовь к крови и жестокостям? После смерти Флоры у самого Алекса, погрузившегося в пучину безумия, не было времени обращать внимание на изменившиеся пристрастия мальчика…

– «…И с этими словами Могучий Торвальд бросил черное сморщенное сердце зверя в море, где оно камнем опустилось на дно и навсегда осталось лежать в иле, слишком твердое и горькое, чтобы его захотела попробовать даже самая голодная рыба».

Затем последовали несколько приглушенных слов, которых Алекс не расслышал, и тихий смех. Он прижался ухом к двери, пытаясь представить себе, что там происходит. Ему хотелось войти, но он не мог заставить себя сделать это, понимая, что при его появлении доверительная атмосфера в комнате сразу же разрушится. Алексу никогда не приходилось испытывать радости от подобных теплых отношений, какие установились между Гвендолин и его сыном.

К нему вернулись воспоминания о крохотной ручонке сына, прижимающейся к его ладони, приятные и грустные одновременно. Каким образом тот беспомощный младенец превратился в красивого, уверенного в себе мальчика, сегодня вечером гордо восседавшего рядом с ним в большом зале?

Дверь открылась, и появилась Гвендолин со свечой в руке.

– Ой! – сначала испуганно вскрикнула она и с облегчением выдохнула: – Ты пришел пожелать Дэвиду спокойной ночи?

Ее бледная кожа приобрела теплый желтоватый оттенок от пламени свечи, которую девушка держала в руках, и от этого у нее был необычно сияющий вид.