Ведьма отмщения
Шрифт:
– Тогда кто мне звонил из моего дома?! Звонил и молчал! Звонил и молчал! Это просто… – она сжала виски. – Это же просто сумасшествие какое-то! Сначала на домашний, потом с домашнего! Как такое возможно?! Кому это нужно вообще?!
– Что конкретно?
– Сводить меня с ума этими постоянными звонками?! Звонят и молчат, звонят и молчат!
– Та-аак…
Шпагин с минуту ее рассматривал.
Она уже не казалась ему слишком волевой, слишком сильной, слишком безупречной и оттого сделавшейся ему сразу неприятной. Она была уязвима, эта очень симпатичная
– Давайте мы с вами выпьем кофе где-нибудь неподалеку, у меня как раз обеденный перерыв, и вы мне все расскажете подробно. Идет?
Ее согласие и не требовалось, он уже достал тонкую кожанку из шкафа и распахнул дверь кабинета.
Маша медленно поднялась, застегнула плащ, взяла в руки сумочку. Ох, как не хотелось ей общаться с этим Шпагиным вне стен кабинета. Ох, как не хотелось. Но выхода, кажется, у нее нет. Как-то так незаметно он одержал верх над ее принципами, главным из которых был – невмешательство в дела посторонних и недопущение до дел своих. Что будет дальше?..
Глава 5
Виталик Воеводин оцепенело смотрел на миску овсяной каши, которую поставила перед ним девушка. Девушка, имени которой он не помнил, ходила по кухне совершенно голой. Он снял ее вчера вечером в баре, привел домой, называл как-то, но не помнит, как. Утром проснулся, попробовал секс с ней, вышло плохо, как-то неуверенно. Ему сделалось противно, и он скрылся в ванной. Просидел там минут сорок, надеясь, что она исчезнет.
Не исчезла. Принялась хозяйничать. Лазить по его шкафам, холодильнику. Наварила какой-то дребедени, потрясая обвислыми сиськами над кастрюлькой с молоком. Дребедень получилась сизая, рыхлая, прямо как ее задница.
– Кушай, Виталян, – сипло предложила девушка, села напротив, поставила локоток на стол, заулыбалась. – Решила тебя немного подкормить, а то чего-то к утру ты ослаб.
– Тебя при дневном свете увидал, – процедил Воеводин сквозь зубы. – Вот и не встал у меня. Вали вообще отсюда!
Он не терпел никакой критики. Отец, его покойный отец знал об этом и щадил сыночка. Но вот мачеха! Та всегда его гнобила. На каждом шагу напоминала, что у него некрасивые веснушки, что зубы надо исправить, что нос его мог бы быть чуть побольше. А то несерьезный для мужчины нос. Не в отца он уродился, совсем не в отца.
Господи, как же он ее всегда ненавидел! Как жаждал ее смерти! Мечтал, будучи еще ребенком, что она падает с лестницы второго этажа, беспомощно машет руками, таращит испуганно глаза, разбивает об пол свою тупую башку. И кровь… Много, много крови на полу, ковре, стенах.
Он по-разному мечтал. И задушенной ее видел, и утонувшей в собственной ванне, и машиной сбитой, и от сердечного приступа крякнувшей. Но больше всего ему нравилось наблюдать в своих видениях, как она летит со второго этажа и расшибает свою поганую, тупую башку.
И тогда они с отцом остаются вдвоем и живут долго, счастливо, дружно, беззаботно.
– Мне на что-то надо содержать твоего оболтуса, – всегда приводила она самый весомый аргумент в их спорах. – Он же растет не по дням, а по часам. Ему нужно много одежды, много еды.
Вранье было чистой воды. В одних штанах Виталик мог ходить месяцами, она ему даже не стирала. Кормила сносно, тут спору нет. Но вот одевать нарядно, стильно, добротно не спешила.
– Ни к чему тебе выделяться. Одежда должна быть удобной и прикрывать наготу. И все!
Отец иногда вступал на его защиту, прятал от ведьмы деньги, и им удавалось приодеть его к какому-нибудь празднику именно так, как требовали время, возраст, статус мероприятия. Ведьма, узнав, закатывала отцу скандал, но он просто не реагировал, зная, что его сын счастлив.
А потом не стало отца. Не ведьмы, мерзкой, ехидной, сухопарой, как тарань. А не стало отца – доброго, смешливого, жизнерадостного человека, которому жить бы да жить.
На сороковой день ведьма собрала Виталику вещи, поставила у порога и с поклоном и набором вежливых слов вышвырнула его из дома, который по документам принадлежал только ей.
– Ты вырос, мальчик мой, – ехидно скаля беззубый рот, сказала она. – Тебе пора самому становиться на ноги. Жильем тебя мы с отцом обеспечили, так что…
Квартира, о которой смела заикнуться старая ведьма, принадлежала покойной матери Виталика. И ведьма никакого отношения к благим делам по его устройству в жизни не имела. Обеспечили они!
Он переехал и больше с ней почти не виделся. Она не звала, он не скучал. Нет, его тянуло в дом, где прошло все его детство, отрочество и юность. Но не настолько, чтобы жертвовать своим выходным ради встречи со старой грымзой. Как-то раза два поздравил ее с днем рождения. По телефону. Она вежливо отвечала. Интересовалась его делами. Он с охотой сообщил, что нашел хорошую работу, что неплохо получает. Что обустроился. Она поддакивала, желала удачи. Однажды даже пыталась предаться воспоминаниям об их общих с отцом праздниках и днях рождения. Его чуть не вырвало. Он ничего такого не помнил. Все всегда было погано. Но он вежливо молчал и поддакивал. И даже вызвался починить ей забор. Правда, не успел. Ведьма подохла.
Виталик жутко обрадовался тогда. Он с чего-то решил, что дом теперь достанется ему. Что он переедет туда, квартиру матери продаст. На вырученные деньги сделает в доме ремонт и заживет так, как когда-то давно мечтал: счастливо, свободно, беззаботно.
Но ведьма и тут учудила. Она оставила все своей дальней племяннице, кажется, троюродной. Седьмая вода на киселе, ну! Девка, правда, красивая, породистая, манерная. Но почему он должен был лишаться родового гнезда из-за нее?!
Он копошился, суетился, бегал, дергал, звонил, платил деньги. Все бесполезно. Дом достался Машке.