Ведьма с зелеными глазами
Шрифт:
– Я понимаю… Но он уже и так все знает. Просто им никак не удается найти мотив убийств. К тому же они никак не могут определить, кого именно хотели убить, а кто оказался просто свидетелем…
– Да, понятно. Я и не верю, что убийцу найдут. Но, на мой взгляд, приходили не по Эммину душу. Эмма – святая. Другая бы на ее месте беспокоилась о себе, а она вот решила заняться благотворительностью. Видимо, ей тесно было в ее бизнесе, ей хотелось большего.
– Вообще-то она была еще и журналисткой, – напомнила я ему.
– Да-да, знаю. Она созванивалась с одним моим приятелем, переводчиком
– Она писала о театре, литературе… И неплохие статьи, кстати говоря, писала.
– Так вот. Хазыров сначала согласился, а потом заболел, лег в больницу, и они, думаю, так и не встретились. Хотя… Я, честно говоря, об этом больше ничего не знаю. Ладно, Катюша, мне пора. Надо еще заехать купить кое-что, собраться. У меня есть твой телефон, почта, мы с тобой свяжемся. Желаю тебе удачи во всем!
Качелин встал, обнял меня и быстро, как если бы к нему вернулась молодость, помчался в новую жизнь.
Я же осталась дожидаться Азарова. Попыталась представить себе его лицо, когда ему доложат, какие деньжищи поступили на мой счет только что. И что мне ему ответить? Расскажу правду, все как есть, решила я, подозвала официантку и попросила принести вишневого соку.
Дмитрий стремительно вошел в кафе, заметил меня и направился к моему столику. Вид у него был такой, словно он только что сделал несколько кругов вокруг парка. Лицо уставшее, глаза, как у больной собаки. Я подумала: как хорошо, что я не следователь. Вот так влипла бы в какое-нибудь гиблое дело, и что? Где и как искать убийцу? Тем более что все от тебя чего-то ждут, смотрят с надеждой, а ты – никак и ничего. Это вроде импотенции.
– Привет! – поприветствовал он меня, плюхаясь в плетеное кресло. – Как жизнь молодая?
– Да ничего, – попыталась я пококетничать с ним. – Живу вот, работаю…
– Вы-то живете, а вот ваша подруга, Эмма… Катя… – Он поставил локти на столешницу и утопил подбородок в ладони, уставился на меня: – Скажите, за что вы убили свою подругу?
Тут он вдруг словно что-то вспомнил, порылся в кармане и достал телефон, пощелкал кнопками и развернул его экраном ко мне:
– Узнаете?
Я увидела увеличенное изображение золотого лепестка.
– И что? Где вы его нашли? – удивилась, не успев обрадоваться, я. – Это же часть моей сережки!
– В Панкратово, Катя. В Панкратово. Вы – арестованы по обвинению в убийстве Эммы Китаевой.
19. Людмила Евсеева
Сегодня похороны Зоси Левандовской. Леша еще накануне сказал мне, что не поедет, что сердце у него разорвется, когда он увидит ее в гробу. И я его понимаю.
Вот почему я отправилась в деревню одна. Миша еще раньше уехал на работу, я же вывела из гаража, завела свою старенькую «Тойоту».
Конечно, я переживала за Алексея. Он человек чувствительный, ранимый, кто знает, чего вздумает… Вот поэтому я сначала заехала к нему домой, но его дома не оказалось. Уехал, значит. Даже калитка заперта снаружи. Я позвонила ему, чтобы спросить, где
– Леша, ты уверен что не поедешь в Панкратово?
– Уверен, – ответил он мне каким-то приглушенным голосом. А еще мне показалось, что он тяжело дышит.
– Где ты? Может, мне заехать за тобой?
– Люся, я на огородах, картошку копаю. Какое-никакое – все ж занятие.
Вот как, значит, решил он себя отвлечь. Ну что ж, лучше так, чем, как некоторые мужики, пить по-черному.
– Ладно, Лешенька. Ты там держись. Я заеду за тобой ближе к вечеру.
Он буркнул мне что-то в ответ и отключил телефон.
Вся деревня собралась утром возле панкратовского клуба, откуда должны были выносить тело Левандовской. Решили, что хоронить из дома, в котором жила Зося, из леса будет неправильно, поскольку теперь это место ассоциируется у жителей со страшным, да к тому же еще и нераскрытым убийством.
Бабы, чувствуется, с самого утра в клубе, все прибрано, зал, в котором стоит гроб, заставлен вазами и банками с цветами, в основном полевыми, как любила покойница.
В воздухе ощущается напряжение, наэлектризованность, среди людей какое-то нездоровое оживление, нервозность и даже агрессивность. Если бы знали, кто убийца, если бы показали на кого-то пальцем, то, не разбираясь, правда это или нет, набросились бы и разорвали на куски – такое было у всех настроение.
Хорошо, что Леши здесь нет, подумала я, выходя, пробираясь сквозь толпу, из клуба на улицу и вдыхая свежий, влажный после ночного дождя воздух.
И только я так подумала, как замерла на пороге, и ноги мои подкосились. И практически все, кто стоял рядом со мной, как по команде повернули голову в сторону скульптуры, стоящей на развилке дорог. Из-за бетонных фигур мужчины и женщины, поднимавших к небу сноп пшеницы, показался невысокий человек, которого практически и не было видно из-за огромного венка из красных цветов. Человек шел медленно, видно было, что он устал, пот катился по его лицу, и вытереть он его не мог, поскольку держал еще портрет Зоси, даже не портрет, а с любовью сделанный и увеличенный черно-белый снимок, изображающий молодую, с распущенными волосами и сияющей улыбкой Зосю. Белая рубашка ее сбилась, оголив одно плечо, к груди Зося прижимала охапку полевых цветов. Да, это действительно был не столько портрет, сколько фрагмент тайной, скрытой от чужих глаз и, безусловно, счастливой жизни Зоси Левандовской.
– Матерь Божья! Леша! – воскликнула я, бросаясь к моему брату и вытирая ему мокрое лицо платком. – Семь километров прошел, родимый!!!
Толпа расступалась, позволяя Алексею пройти в клуб, чтобы он мог проститься со своей любимой.
На черной шелковой ленте, обвивающей красные, как оказалось, живые розы венка, золотом было написано: «Моей любимой жене Зосе и моему неродившемуся ребенку от мужа и отца».
20. Лиля Лялина