Ведьмак: Сезон гроз. Дорога без возврата
Шрифт:
– Покажи. Я настаиваю.
– Не здесь..
Она позволила ему отвести себя чуть поодаль от рынка, в место, где они могли быть хотя бы относительно одни. Он развернул платок. И не смог сдержаться. Выругался. Грязно и длинно.
Левая ладонь девушки была вывернута. Перекручена в запястье. Большой палец торчал влево, верх ладони смотрел вниз. А внутренняя сторона – вверх. Линия жизни долгая и непрерывная, отметил он автоматически. Линия сердца отчетливая, но прерывистая и неровная.
– Кто тебе это сделал? Она?
– Ты.
– Что?
– Ты! – Она вырвала ладонь. – Ты использовал меня, чтобы поглумиться над ней. Она таких вещей не спускает.
– Но я не мог…
– Предугадать? – она взглянула
Он не ответил. Не мог найти слов. А Мозаик, к его удивлению, внезапно усмехнулась.
– Я на тебя не в обиде, – легко сказала она. – Меня и саму позабавила твоя игра; если б я так не боялась, то смеялась бы. Отдай корзинку, я спешу. Мне еще закупаться надо. И мне назначено у алхимика…
– Обожди. Этого нельзя так оставлять.
– Прошу тебя, – голос Мозаик чуть изменился. – Не вмешивайся. Только хуже сделаешь… – А мне, – добавила она после паузы, – и так, почитай, сошло с рук. Это она еще по-доброму со мной.
– По-доброму?
– Могла вывернуть мне обе ладони. Могла вывернуть ступню, пяткой вперед. Могла ступни поменять, левую на правую и наоборот; я видела, как она так человеку сделала.
– Это было…?
– Больно? Недолго. Потому что я почти сразу потеряла сознание. Что ты так смотришь? Так и было. Надеюсь, так и будет, когда она будет мне ладонь на место возвращать. Через несколько дней, когда натешится местью.
– Я иду к ней. Сейчас же.
– Плохая идея. Ты не можешь…
Геральт прервал ее быстрым жестом. Услышал, как шумит толпа, услышал, как расступается. Ваганты перестали играть. Заметил Лютика, подающего ему издалека резкие и отчаянные знаки.
– Ты! Зараза ведьмачья! Вызываю тебя на поединок! Будем биться!
– Да провались оно все. Отойди, Мозаик.
Из толпы выступил невысокий и крепкий мужчина в кожаной маске и кирасе из cuir bouilli, вареной бычьей кожи. Он потряс трезубцем в правой руке, резким движением левой развернул в воздухе рыбачью сеть и махнул ею, расправляя.
– Я Тонтон Зрога, по прозвищу Ретиарий! Вызываю тебя на бой, ведь…
Геральт поднял руку и ударил его Знаком Аард, вложив в него всю доступную энергию. Толпа взвыла. Тонтон Зрога, по прозвищу Ретиарий, взлетел в воздух и, дрыгая ногами, запутавшийся в собственной сети, снес лоток с калачами, тяжело грохнулся наземь и с громким треском врубился головой в чугунную фигурку присевшего гномика, невесть почему установленную перед лавкой швейных принадлежностей. Ваганты наградили полет громкими криками «Браво!» Ретиарий лежал – живой, хотя и слабо подающий признаки жизни. Геральт, не торопясь, подошел и с размаху пнул его в печень. Кто-то схватил его за рукав. Мозаик.
– Нет. Пожалуйста. Пожалуйста, нет. Так нельзя.
Геральт добавил бы еще пинков, ибо хорошо знал, чего нельзя, что можно, а что нужно. И слушаться в таких вопросах не привык никого. Особенно тех, кого ни разу не били.
– Пожалуйста, – повторила Мозаик. – Не отыгрывайся на нем. За меня. За нее. И за то, что ты сам запутался.
Он послушался. Взял ее за плечи. И взглянул в глаза.
– Я иду к твоей наставнице, – сообщил безрадостно.
– Не стоит, – она покачала головой. – Будут последствия.
– Для тебя?
– Нет. Не для меня.
Глава седьмая
9
10
Бедро чародейки украшала искусная, сказочных цветов и детализации татуировка, изображающая полосатой окраски рыбу.
«Nil admirari, – подумал ведьмак. – Ничему не удивляйся».
– Глазам своим не верю, – сказала Литта Нейд.
В том, что случилось, в том, что вышло так, как вышло, виновен был он сам, и никто иной. По дороге к вилле чародейки он прошел через сад; не устоял перед искушением и сорвал одну из растущих на клумбе фрезий. Помнил запах ее духов.
– Глазам не верю, – повторила Литта, появляясь в дверях. Встретила его лично; здоровяка-швейцара не было. Может, выходной взял.
– Я так догадываюсь, ты пришел, чтобы обругать меня за ладонь Мозаик. И принес мне цветок. Белую фрезию. Входи же, не то кто-нибудь заметит, разнесет сенсацию, и город загудит от сплетен. Мужчина с цветком на моем пороге! Старожилы не припомнят подобного.
На ней было свободное черное платье, гармонично сочетающее шелк и шифон, тоненькое, волнующееся при каждом движении воздуха. Ведьмак стоял, не в силах отвести взгляд, все еще с фрезией в протянутой руке, пытаясь улыбнуться и понимая, что ни за что на свете не может. «Nil admirari», – повторил он в мыслях принцип, который запомнился ему из Оксенфурта, из университета, из картуша над входом на кафедру философии. Принцип этот он мысленно повторял всю дорогу до виллы Литты.
– Не кричи на меня, – она вынула фрезию из его пальцев. – Я поправлю руку девочке, как только она вернется. Безболезненно. Может быть, даже извинюсь перед ней. Перед тобой извиняюсь. Только не кричи на меня.
Он покрутил головой; опять попробовал улыбнуться. Не вышло.
– Мне любопытно, – она поднесла фрезию к лицу и вонзила в него свой нефритовый взгляд, – знаешь ли ты символику цветов? И их тайный язык? Знаешь, что говорит эта фрезия, и совершенно сознательно передаешь мне ее послание? Или же цветок этот чистая случайность, а послание… подсознательное?