Ведьмаки и колдовки
Шрифт:
Нечеловеческое.
И лицо переменилось. Скулы стали острее, переносица — шире, а из-под верхней губы клыки проглядывали… и глаза так характерно желтизной отливали.
— Что, не нравлюсь? — Лихо оскалился.
Голос и тот переменился, ниже стал, глуше, с характерными рычащими нотами.
— Дурень, — ласково произнес Себастьян, но руку убрал.
— От дурня слышу. — Лихо потер переносицу, явно пытаясь успокоиться.
— Оттуда… подарочек?
— Откуда еще.
— Кто знает?
— Здесь
— Здесь. — Мир в целом мало Себастьяна волновал. А вот Познаньск — местечко такое, чуть расслабишься, мигом слухи прорастут, один другого краше.
— Генерал-губернатор… ведьмак твой…
— Он не мой, он общественный.
— Ведьмак общественный, — куда более спокойным голосом повторил Лихослав, — Евдокия… теперь вот и ты.
— Я, значит, последним. — Себастьян подвинулся; и братец, махнув рукой, будто бы разом для себя приняв решение, присел рядом. — Что Старик говорит?
— Да… известно что. Кровь себя проявлять будет, чем луна полней, тем сильней… сам я не перекинусь точно, а потому опасности для людей нету… — Лихослав поскреб щеку, поросшую плотной жесткой щетиной. — Бриться устал… только соскребу, а она опять… и ладно бы бородою росла, отпустил бы, и леший с нею, так нет же… щетина. Колется…
Он вздохнул и поднял голову, уставившись пустым немигающим взглядом на кругляш луны.
— Сказал еще, что я везучий… что если б не навья кровь, проклятие убило бы…
Клятое везение, вывернутое.
И злость разбирает, хоть и не на кого злиться.
— Пил зачем?
— Затем…
— Послушай. — Себастьян вытащил из волос веточку, раздумывая, что бы такого сказать. Извиняться он не любил и, говоря по правде, не умел. — Я… наверное, был не прав…
— Когда?
— Тогда… и сейчас тоже, но сейчас… — Он сунул пальцы в волосы, нащупывая припухлость. Благодаря умелым рукам эльфиечки боль отступила, но шишка осталась. — Сейчас меня вынудили! Она меня шантажировала…
Лихослав хмыкнул.
— Револьвером угрожала…
— Еще скажи, что изнасиловать пыталась. — Братец сунул руку под воду. Тонкая пленка ее покрыла и широкую ладонь, и пальцы, которые будто бы стали короче, и широкие длинные когти.
— Не пыталась. Это я… предпринял меры… а она меня канделябром. Дважды.
— И как?
— Хреново…
— В смысле помогло?
Удивленным Лихослав не выглядел.
Успокоившимся тоже.
И на луну по-прежнему смотрел, на сей раз, правда, в фонтане отраженную. Луна эта то и дело шла рябью, почти исчезала, будто тонула, но все одно появлялась снова и снова.
— Смотря от чего. Больше я к ней точно не полезу, если ты это хотел знать.
Кивок.
И пожатие плечами. Хотел, но сам не заговорил бы. Упрямая дурь — семейная черта. И пожалуй, сказано все, что должно было
— Знаешь, — очень серьезным тоном произнес Лихослав, все-таки оторвавшись от созерцания луны-утопленницы, — наш полковой целитель всем касторку прописывал. Не важно, болотная лихорадка, понос или ветру в уши надуло… касторка, говорил, от всего помогает. А если нет, то надобно продолжать терапию и верить…
— Ты это к чему?
— К тому, что, если ты еще раз к моей невесте сунешься, я тебе горло перерву.
Белые клыки блеснули в лунном свете.
— Лихо…
— Я не шучу, братец, поверь.
Он встал и отряхнулся, с длинных волос полетели брызги.
— Я ушел… не потому, что отступил, а… чтобы не убить тебя. Испугался, что… не сумею удержаться… выпил…
— То есть набрался ты раньше?
— Встретил одного знакомого… надо было кое о ком расспросить… о сослуживце его давнем. Старая уже история, одиннадцать лет тому. А сам понимаешь, — волосы он отжимал, накрутив на кулак, — на трезвую голову никто говорить не станет.
— Помощь нужна?
— Нет, — сказал резко, зло. — Не устраивай снова за меня мою жизнь.
— Не буду. Клянусь своим хвостом.
Лихо хмыкнул, но как-то… не зло. И Себастьян, решившись, спросил:
— Еще злишься? Ну… за то… за прежнее.
— За Христину?
Переспрашивает, можно подумать, что Себастьян его не от одной когорты невест избавил. Но ответил и в глаза посмотрел, удивляясь тому, что гаснет в них волкодлачья наведенная зелень. Почти прежними становятся, синими.
— За нее.
— Не злюсь. — Лихослав потер переносицу. — Было… нехорошо было.
Это верно.
Нехорошо. А тогда казалось — идеальный вариант.
— Я и вправду хотел тебе помочь. — Себастьян поежился: хоть и лето на дворе, а по ночам все одно прохладно, и от воды еще тянет. — Я ж видел распрекрасно, что ты ей не нужен… титул — это да… а ты — так… договорной брак.
— А ты, стало быть, нужен?
— Нет. И я не нужен. Разве что приключением… нервы пощекотать… экзотика… я для всех них экзотика… а если не я, то другое приключение найдут. Было бы желание. У нее — было.
— Мог бы просто сказать, — проворчал Лихослав.
— Мог бы… наверное… а ты бы услышал?
— Не знаю.
Вряд ли, Себастьяну ли не знать, сколь беспощадна к здравому смыслу первая любовь. И Лихослав понял.
— Я не могу вспомнить ее лица, — признался он. — Волосы светлые были… и еще над губой родинка. Справа? Или слева? А больше ничего… даже цвет глаз.
И, наверное, в этом был смысл.
Вспомнилась вдруг Малгожата, но не лицо, а роскошный бюст, который сделал ей в общем-то неплохую партию… Себастьян узнавал.