Ведьмаки и колдовки
Шрифт:
Из кареты тот вышел не один.
В первое мгновение швейцару показалось, что человек, которого улан с противоестественной легкостью нес на плече, пьян.
— Дверь открой, — бросил улан и сам же сапогом пнул.
Пинок пришелся в закаленное стекло, которое по приказу владельца гостиницы трижды в день натирали мягкой ветошью, дабы сохранить прозрачность.
На стекле остался след сапога.
И еще, кажется, раздавленный жук… но не это шокировало швейцара: среди гостей встречались и грубияны. Нет, он вдруг увидел, что руки господина
Швейцар открыл было рот, дабы выразить свое возмущение подобным поворотом дел: все-таки гостиница, отмеченная в путеводителе королевства Познаньского коронами, имела определенную репутацию, каковую этот улан мог разрушить.
— Что? — Улан, верно, ощутил и возмущение, и гнев, охвативший добропорядочного и степенного служителя.
Повернулся он резко, опалив недобрым взглядом желтых глаз. А швейцар вдруг ясно осознал, что господин в некогда дорогом костюме ныне мертв. И от страха не нашелся сказать ничего лучше, кроме как:
— С трупами нельзя.
— Почему? — неожиданно заинтересовался улан.
— Не принято.
И, видя сомнение на лице гостя, следовало сказать, что на лице в целом симпатичном, несмотря на некоторую избыточную жесткость черт, добавил:
— Дамы-с… а у дам-с — нервы-с… труп их побеспокоит.
— Не переживай, — улан погладил мертвеца по спине, — не побеспокоит он твоих дам. Он у меня вообще тихий…
И оскалился, демонстрируя внушительного вида клыки.
От обморока швейцара удержала лишь профессиональная честь и понимание, что в общем-то странный гость уйдет, а вот гостиница останется. И добре бы ему остаться при ней.
К чести улана следовало отметить, что труп его и вправду оказался нешумливым, и в иных обстоятельствах, при малой толике везения, сия престранная пара осталась бы незамеченной, но…
…княгиня Поташевска имела обыкновение выгуливать четырех своих шпицев аккурат в четверть третьего…
…а панна Кокусова, супруга купца первой гильдии, находившаяся в Гданьске на излечении подагры, спускалась в кофейню за-ради беседы с давней своей заклятою подругой…
…и четыре кузины Одоленские собрались на полуденный променад по набережной…
В общем, дам в холле гостиницы скопилось с избытком…
— Лишек! — воскликнула княгиня, несмотря на преклонные годы сохранившая и остроту зрения, и ловкость. — Ты ли это!
— Я, тетушка, — несколько нервозно признался улан.
Кузины Одоленские одарили его взглядами.
Купчиха неодобрительно покачала головой… что именно она не одобряла, впоследствии узнать не удалось.
— Что ты тут делаешь?
Шпицы княгини, рванувшиеся было к улану, попятились.
— Да вот… так… труп несу, — ответил тот, перекидывая тело с левого плеча на правое.
Кузины присмотрелись.
Купчиха
Шпицы взвыли, а княгиня лишь укоризненно покачала головой:
— Годы идут, а ты не меняешься, вечно всякую гадость домой таскаешь…
— Так… — улан, кажется, смутился, — я… не себе… по службе… служебный труп, так сказать…
Это объяснение княгиню удовлетворило, чего нельзя было сказать о кузинах Одоленских, к созерцанию трупов, служебных аль вольного характеру, вовсе не расположенных…
Девицы завизжали.
Купчиха молчаливо и солидно лишилась чувств, осев на руки молоденького коридорного, который в последние дни за нею увивался…
Впрочем, улан на суматоху внимания не обратил.
Он прежним бодрым шагом пересек холл, поднялся по лестнице, оставив на дорожке вереницу пыльных следов.
Труп на плече улана покачивался, но, как и было обещано, вел себя смирно.
В дверь нумера для новобрачных, украшенную резными веночками, стучал улан смело, бодро даже. И когда открыли, сказал:
— Вам тут посылка, Аврелий Яковлевич.
Ведьмак, и вправду выглядевший несколько сонным, зевнул и почесал бронзовый живот.
— Ты, Лихо, как-то больно осмелел…
Но посторонился, пропуская и улана, и его престранную ношу.
— Так это… куда класть? — поинтересовался Лихо, оглядываясь. Нумер, некогда роскошный, за пару недель гостевания ведьмака изрядно преобразился.
Исчез розовый толстый ковер, а паркет утратил прежний лоск, но зато обзавелся престранным, самого пугающего вида узором. На посеребренных обоях осела копоть, каковой вроде бы и взяться было неоткуда, но взялась же. На кофейном столике преочаровательного вида ныне теснились склянки, а в камине обжилась переносная жаровенка.
В нумере воняло паленым волосом и полынью.
— А куда-нибудь поклади, — широко зевнув, сказал ведьмак.
Лихо сбросил труп у камина.
— И рассказывай, с чего вдруг этакая… забота. Работу на дом мне еще не приносили.
Лихо заговорил.
Старался спокойно, коротко и исключительно по делу. Аврелий Яковлевич слушал, кивал и труп разглядывал с превеликим интересом…
Тело пана Острожского Аврелий Яковлевич перевернул на спину кочергою.
— Предусмотрительно. — Той же кочергой он указал на ремень. — И жестоко. У упырей очень тонкое обоняние… тоньше, чем у волкодлаков. Он бы тебя возненавидел.
— Он и при жизни-то меня не очень любил.
Упырей Лихо недолюбливал: во-первых, потому как уж больно они на обыкновенных людей похожи были, во-вторых, волкодлачья его натура требовала от конкурентов избавляться…
— Ну-ка, ну-ка, дорогой, — Аврелий Яковлевич вдруг оказался рядом, — иди-ка ты сюда… от сюда… к окошку стань.
Лихо стал.
Аврелий Яковлевич же в руку вцепился, заставил ладонь разжать.
И долго пристально разглядывал что саму эту ладонь, что короткие когтистые пальцы… потом рот заставил открыть и зубы щупал.