Ведьмин клад
Шрифт:
– Ладно, девочка, не плачь, – матушка Анисия решительно встала с высокого неудобного стула, подошла к распахнутому настежь окну, постояла в раздумьях минуту-другую, а потом снова заговорила: – Знаю я, какой лекарь тебе нужен. Сегодня переночуешь в монастыре, передохнешь с дороги, а завтра рано утром – в путь.
Настя тогда так обрадовалась, что не спросила ни о каком лекаре идет речь, ни о том, куда ей завтра придется ехать. Да хоть на край света! Главное, что ее не прогнали, дали еще один шанс.
На рассвете она проснулась от тихого стука, спрыгнула с привычно
– Матушка Анисия просила передать, что ждет вас во дворе сразу после заутрени, – сказала она скороговоркой и бросила неодобрительный взгляд на висящие на спинке кровати Настины джинсы.
– Спасибо. – По полу тянуло холодом, и Насте не терпелось поскорее обуться. Она с детства не любила холод.
Девочка-послушница наконец перестала таращиться на ее джинсы, поклонилась со сдержанным достоинством и поспешила прочь. Настя послушала, как затухает в длинном коридоре гулкое эхо шагов, принялась одеваться.
Отстояв с насельницами монастыря заутреню и наскоро перекусив в столовой овсяной кашей, она выбежала во двор. На дворе, несмотря на ранний час, уже вовсю кипела работа. Две послушницы выметали и без того идеально чистую дорожку. Молодая монахиня гренадерского телосложения с деловитой сосредоточенностью колола дрова. Еще две сестры семенили к хозяйственным постройкам с огромной и, судя по всему, доверху чем-то наполненной алюминиевой кастрюлей. За ними, нетерпеливо поскуливая и то и дело забегая наперед, трусила лохматая дворняга. Перед запертыми на засов массивными воротами стоял старенький добитый «уазик». Рядом, опершись поясницей о капот, флегматично жевала былинку болезненно худая монахиня с вытянутым, невыразительным лицом. Завидев Настю, монахиня приветственно помахала рукой, лицо ее при этом по-прежнему ничего не выражало.
– Доброго утречка! – Она скользнула равнодушным взглядом по Настиной экипировке – джинсам, ботинкам на высокой шнуровке и видавшей виды китайской ветровке. – Ты, что ли, в Глубокский скит собралась?
Настя слыхом не слыхивала ни о каком ските, но на всякий случай согласно кивнула.
– Значит, сестре Василисе прибавится хлопот, – задумчиво сказала монахиня. – Давненько у нас на подворье паломниц не было, матушка настоятельница доселе покой стариц строго блюла. Меня сестрой Матреной звать, а тебя как?
– Анастасией, – Настя нетерпеливо осмотрелась по сторонам, спросила: – А когда мы поедем?
– Вот дождемся благословения матушки-настоятельницы и сразу тронемся. Путь-то неблизкий, а мне еще нужно засветло обратно вернуться.
Во двор вышла матушка Анисия, острым взглядом обвела вверенные ей владения, направилась к «уазику». Сестра Матрена, а за ней и Настя уважительно поклонились.
– Ну как, сестра, – настоятельница похлопала машину по пыльному боку, – готов наш железный конь?
– Готов. А что ж ему не быть готовым?! Я ж ему, родимому, вчера свечи поменяла, он сейчас как новенький, матушка.
– Надолго ли?
– Ну, – сестра Матрена
– Мэр обещал нам грузовик пожертвовать, – в раздумье сказала настоятельница, – надо бы напомнить.
– Так и напомните, матушка! – оживилась монахиня. – Нам свой грузовик ой как нужен! Мы бы с ним так развернулись! Да я бы…
– Сестра Матрена, – сказала настоятельница с мягким укором и перевела взгляд на Настю: – Ну, как спалось на новом месте?
– Спасибо, замечательно.
– Да, в стенах нашего монастыря на людей сходит особая благодать, бессонницу как рукой снимает. Это еще моя предшественница, матушка Марфа, подметила, – настоятельница грустно улыбнулась. – И на Глубокском подворье та же благодать и умиротворение. Завидую я тебе, Анастасия. Благословенное то место, я сама там, еще будучи послушницей, жила. Тишина, уединение и места чудесные – все, что особенно благоприятствует просветлению и очищению души. Поживешь пока с сестрами, пообвыкнешься, благостью тех мест напитаешься, а там посмотрим: либо утвердишься окончательно в своем решении, либо какой иной путь выберешь. Ты, главное, Анастасия, не спеши, время у тебя на раздумья есть.
– Спасибо вам большое, – Настя снова едва не расплакалась.
– О том и забота моя, чтобы заблудшие души вернуть в лоно Его, – настоятельница подняла глаза к затянутому рассветной дымкой небу, потом, точно вспомнив о чем-то, хлопнула в ладоши, сказала нетерпеливо: – Ну, с богом! Путь вам предстоит неблизкий, пора уж.
Дождавшись, когда матушка Анисия осенит их крестом, сестра Матрена проворно уселась за руль, приняла из рук настоятельницы запечатанный конверт для сестры Василисы.
…С раздражающим дребезжанием «уазик» вот уже пятый час полз по развороченному, точно после бомбежки, проселку. Настя ерзала на чудовищно неудобном сиденье и от нечего делать изучала окрестности. За последние два часа пейзаж за окном «уазика» изменился: проселок все дальше и дальше углублялся в тайгу. Где ж это подворье находится? Неужели в такой глуши?!
– Далеко еще? – не вытерпела она.
– Да нет, уже скоро, – ответила сестра Матрена, не отрывая взгляда от дороги. – Через двадцать минут Глубокое, а там и до скита рукой подать.
– А Глубокое – это поселок такой? – спросила Настя.
– Ну, поселок – это сильно сказано. Три хаты, пять стариков.
– А в скиту сколько сестер живет?
– Четыре. Матушка Василиса, она за старшую, сестры Агния, Таисия и София. Да ты не спеши, скоро сама все увидишь.
Настя кивнула. Да, она подождет.
Глубокое и в самом деле назвать поселком нельзя было даже с очень большой натяжкой. Три покосившиеся избушки под замшелыми крышами, маленькие огородики с аккуратными грядками. Остов «Запорожца», ржавеющий на обочине, был, пожалуй, единственным доказательством того, что цивилизация когда-то заглядывала и в этот медвежий угол.