Ведьмин клад
Шрифт:
– А электричества у вас нет? – спросила она, уже заранее зная ответ.
– Ой, милая моя, так отродясь не было. Да и кто ж сюда станет-то электричество тянуть? Керосином обходимся. А когда керосину нет, так по старинке, лучинкой.
Настя украдкой вздохнула. Значит, лучинкой по старинке, а керосин здесь, оказывается, последнее слово прогресса. Ох ты, Господи…
Вдруг спокойно лежавший до этого пес встрепенулся, радостно заскулил, завилял хвостом, загремел проржавевшей цепью.
– Что, Шарик, матушку Василису почуял? – монахиня ласково потрепала пса по загривку. – Значит, они с сестрой Таисией
Не успела она договорить, как в ворота, одна за другой, вошли две монахини. Первая – с худым, строгим лицом, крючковатым носом и густыми бровями, поставила на землю плетеную корзинку, поморщилась, потерла поясницу и только потом заговорила:
– Сестра Матрена? А что раньше времени пожаловала? Да еще и девицу какую-то с собой привезла. – Голос у нее был неприятный, скрипучий, а от хмурого взгляда, которым она одарила Настю, по спине у той поползли мурашки.
Сестра Матрена вытянулась по струнке, как солдат на плацу, сказала с плохо скрываемым подобострастием:
– Бог в помощь, матушка Василиса, – она низко поклонилась, намного ниже, чем все предыдущие разы, незаметно дернула Настю за рукав, принуждая и ее поклониться. – А я по благословению матушки-настоятельницы. Продуктов вам привезла, керосину и вот… паломницу.
– Паломницу?! – Острый, недобрый взгляд снова впился в Настю.
– Вот и послание сопроводительное от матушки Анисии имеется, – сестра Матрена протянула противной старухе письмо.
Та нетерпеливым движением вскрыла конверт, принялась читать. Пока читала, Настя успела рассмотреть ее спутницу, полную, краснощекую монахиню, нетерпеливо обмахивающуюся пучком какой-то травы. Надо думать, что это сестра Таисия, любительница ночных бдений и вышивки. Вот она почти со всеми и познакомилась, осталась только сестра Агния, которая болеет и, по словам Митрофана Григорьевича, скоро отдаст богу душу…
– Значит, паломницей в наш скит? – матушка Василиса сердито смяла письмо. – А чего ж к нам? Может, лучше бы вон к коммунарам? Там таким, как ты, самое место.
– Матушка Василиса! – испуганно ахнула сестра Матрена.
– Я уже сколько лет матушка Василиса! И ни разу в это святое место не присылали такую, как она! – Крючковатый палец уперся Насте в грудь.
– Но матушка-настоятельница хотела…
– Я знаю, что хочет матушка-настоятельница! – старуха нетерпеливо отмахнулась от сестры Матрены.
– …И сказал Господь: «И грядущего ко мне не изжену вон». – Послышался вдруг слабый голос.
Все разом обернулись. На крыльце стояла болезненно худая монахиня с пергаментно-желтой кожей и огромными, в пол-лица глазами. Видно было, что стоять ей тяжело, чтобы не упасть, она придерживалась за дверь.
– Сестра Агния! – всплеснула руками толстуха и неожиданно резво для своей комплекции взобралась на крыльцо, чтобы поддержать монахиню под локоть.
– Сестра Агния, не вмешивайся! – Матушка Василиса сердито топнула ногой. – Это место не для таких…
– Не ты хозяйка этого места, а Он, – сестра Агния подняла глаза к небу.
– Да и лишние руки нам не помешают, – поддакнула молчавшая до этого сестра София. – Сенокос на носу, огород, опять же.
– Неразумные! – Старуха полоснула Настю недобрым взглядом и, не говоря больше ни слова, прошла в дом.
Вот
Настя тактику старухи понимала. Она ведь всего лишь паломница, а не послушница, и даже не кандидатка в послушницы, силой ее в скиту никто удерживать не станет. Не понравилось? Работа тяжелая, молитвы бесконечные, подъем с первыми петухами? Так вон бог, а вон порог! Вернешься, когда в вере своей укрепишься и все мирское из себя вытравишь.
Все так: и тяжело с непривычки, и спать все время хочется, и на руках кровавые мозоли, и спина невыносимо ноет после дня, проведенного за прополкой огорода, и до сих пор втайне мечтается о горячей ванне, а не о торопливых омовениях в пронзительно холодном ручье, и чаю хочется настоящего, черного, а не из непонятных травок, которые собирает сестра София, и ночью хочется просто выспаться, а не вздрагивать от страдальческих стонов сестры Агнии и раскатистого храпа сестры Таисии. Все так, да вот только не на ту напали!
За последние четыре года своей жизни Настя видела вещи и похуже, так что нелегким бытом ее не напугать. Ей просто надо привыкнуть. Вот, к примеру, пчелы – боишься ты их, не боишься, а с матушкой Василисой не поспоришь. Велено помогать сестре Софии на пасеке – и будешь помогать, не обращая внимания на опухшие от пчелиных укусов пальцы. А из средств защиты никакой тебе спецодежды, никаких перчаток и шляпы с сеткой, только старый дымарь, дым от которого пчелам нипочем, а вот глаза моментально начинают слезиться. А сестре Софии Настины мучения непонятны, она может голыми руками рой снимать, и ни одна пчела ее при том не укусит. Чудеса! Хотя сама сестра София говорит, что нет в этом никакого чуда, просто пчелы должны к Насте привыкнуть, как привык пес Шарик, корова Зорька и два здоровенных безымянных борова. Сравнила умнейшего Шарика с безмозглыми насекомыми…
А может, и есть в этом какой-то смысл? Как ни крути, а последнее время пчелы Настю стали кусать намного реже, чем раньше. Привыкают?
Сегодня у сестры Софии случилась беда, кто-то разорил ульи, посбрасывал крышки, унес соты. Сестра Таисия предположила, что это медведь, и от предположения этого Насте как-то сразу стало не по себе. Но у сестры Софии на подозрении были другие злодеи – коммунары. Тем более что и следы вокруг развороченных ульев остались отнюдь не звериные, а очень даже человеческие: смятая пачка из-под сигарет и пустая водочная бутылка. Она прямо сегодня собиралась идти к коммунарам разбираться, но матушка Василиса не отпустила.
– Завтра, – сказала, как отрезала. – Скоро ночь наступит. Куда ты по лесу ночью?
– Так с божьей помощью, – сестра София не спешила сдаваться, рвалась в бой.
– С божьей помощью, – фыркнула матушка Василиса. – Вот медведь тебя ночью в лесу задерет, и будет тебе божья помощь. Я сказала – завтра! – она немного помолчала. – Вместе пойдем, а то знаю я тебя, девчонку неразумную.
Сестра София, которой давно уже перевалило за шестьдесят, при этих словах густо покраснела. Настя хихикнула.