Ведьмина сила

Гущина Дарья

Достав телефон и найдя в интернете соседскую» песню, я надела наушники, оседала подушку и взмыла к небесам.

…бешено колотится в груди кто-то — выпусти меня отсюда!..

От воспоминаний отвлек звонок. Я посмотрела на тревожно голосящий телефон. Стёпа. Ах, да, я же отключилась сразу после «встречи» с Николаем, а коллега не умеет прощупывать город и определять, все ли живы да здоровы… Умчалась в ночь за нечистью и пропала. Чем не повод…

— Доброе утро, Стёп.

— Ты спала,

что ли? — осведомился он без привычных приветствий. Показалось, недовольно.

— Нет, дела делала. И сейчас делаю.

— Где?

— На крыше.

Долгая-долгая пауза, и недоверчивое:

— На крыше? Мар, что сдохло, раз ты забралась на верхотуру?

— Я, — ответила безмятежно.

Следующая долгая пауза, а потом в трубке раздалось напряженное и осторожное:

— Ты же… не собираешься?.. Нет?

Я от души рассмеялась:

— Нет, конечно! Мне, Стёп, дня три жить осталось. Нет, торопить события я не собираюсь. Пусть всё идет своим чередом. Главное, дела успеть закончить. И баста.

На душе было удивительно легко. Спокойно. Умиротворенно. И не надо метаться, разрываясь на части между основным и первостепенным, стремясь к невозможному. Надо просто сделать то, чему меня научили. А на случай если… баба Зина пообещала, что будет рядом. Стану ли сопротивляться? Не знаю. Доживем — увидим.

Молчание затягивалось. Стёпа явно хотел что-то предложить, но не решался.

— Хочешь — приходи, — предложила я. — Потрещим о жизни. Только вход на крышу заперт, а я лифтом работать не буду — светло, опасно. Но ты парень умный, и руки у тебя ловкие. Проберешься. Да, поесть тогда возьми. Чего-нибудь. И побольше. Пожалуйста. Спасибо.

И с каждой минутой, с каждым вдохом я ощущала себя всё свободнее. Смелее. Спокойнее. И сильнее. Можно ли рассматривать это как поражение? Да. С одной стороны. А у медали ее две. И вторая сторона сигналила о свободе. От ненавистной работы. Ненавистной роли. И проклятой личности палача. Приняв оковы, я словно избавилась от них. Уже не жгли. И не давили. Были, да. Но уже только на теле, а не на душе. В ситуации я проигрывала и заваливала задание. А для себя выигрывала. Со всех сторон.

Элла называла палачей заложниками жизни — обреченными, скованными, запертыми в рамках традиций, правил и договоров, и сейчас я почти физически ощущала, как рушатся сдерживающие прежде стены. Рассыпаются по кирпичику. Крошатся в щебень. Стираются в пыль. Уносятся с рассветным ветром. Освобождают. И перерождают.

Коллега появился через полчаса, да не один, а с моим зонтиком и пакетом бутербродов и беляшей. Набрал столько, что хоть на следующее задание заранее наедайся. Я чмокнула его в небритую щеку и зарылась в пакет, отмечая про себя, что он сегодня ночью не спал вообще. И пойми где шлялся, раз даже не переоделся. Или, что вероятнее, в больнице припахали.

Я посмотрела на него внимательно и покаялась:

— Ну, прости старого склеротика! Иногда я забываю, что ты — человек, и сотовый — твое всё!

— Что, так проголодалась? — Стёпа ухмыльнулся. Почти добродушно.

— Угу.

И хочу компанию.

— Нефтяную или газовую?

— Обычную, — я усмехнулась, — человеческую. Искреннюю, приятную и не напрягающую.

Он сел на бордюр и с опаской обернулся.

— Не бойся. Упадешь — спасу.

— Как? — посмотрел с подозрением.

— Убью, — я зажевала бутерброд. — А потом верну.

— Ты меня так… спасала? Тогда?

— Не, — я достала беляш и открыла бутылку минералки. — Тогда калечить было, считай, нечего. А остановить сердце и вернуть — не вариант, исцелять не свое мы не умеем. Обычно. И ты бы на всю свою очень долгую жизнь остался недееспособным «овощем». Я не знаю, что тогда случилось, Стёп. До сих пор не знаю и не понимаю.

Он неуютно повел плечами и тоже взялся за бутерброд. Прожевал и спросил:

— Это хорошо или плохо? Что не знаешь?

— Для тебя — конечно, хорошо, а вот для моей практики не понимать — плохо.

— Добро пожаловать в ряды простых смертных. Кстати, Анатоль Михайлович попросил передать тебе это… — и протянул мне записку. И добавил: — Подумать только, я полгода работал с нечистью и ничего не замечал…

— Люди годами живут с ними бок о бок и ни в зуб ногой, — отозвалась я рассеянно, разворачивая «письмо». — Правда, каждые пять-семь лет нечисть меняет город, чтобы не привлекать внимание к своему долгожительству…

И погрузилась в записку, доедая третий беляш. Незабвенный патологоанатом выполнял обещание и возвращал долги. На помятом клетчатом листе — три адреса, или одержимых, или…

Я задумалась. Может ли он по телам-порталам вычислить «владельцев»? Способности «ящериц» даже для боевых ведьм были покрыты мраком тайны, отчасти из-за редкости нечисти, а отчасти… Откормившись на чужой силе, «ящерицы» на недолгое время становились в один ряд с бесами — высшей нечистью, а так отъесться им никогда не позволяли. И что они умели, что могли… Проверю. Долги нечисть блюла свято.

Рассветное солнце припекало почти по-летнему. Я сняла куртку и повернулась к солнцу, свесив ноги вниз. Всё ограждение крыши — невысокий бордюр, опасный для стоящих, но удобный для сидящих. Я подставила лицо солнечным лучам и зажмурилась. Как легко, когда всё просто… Стёпа так садиться не рискнул, лишь глянул искоса и с усердием взялся за очередной беляш.

— Стёп, а ты для чего живешь?

— О, как все запущенно… — протянул он.

— Не уходи от вопроса.

— Не знаю, — он пожал плечами и глотнул минералки. — Может, чтобы попасть в сказку.

— В темную, страшную и опасную?

— А пофигу. Главное, что волшебная.

Я хмыкнула и с сакраментальным «Палач не должен быть голодным» забрала последний бутерброд.

— Откуда такая поговорка?

— Сытый человек — добрый человек, — пояснила я, — спокойный, расслабленный и не озабоченный проблемами организма. А вот голодный — нервный, злой и торопливый. Законы природы, и никакой магии.

Он снова глянул искоса и нерешительно заметил:

— Ты как будто… рада. Тому, что…