Ведьмины камни

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Что ты делаешь? – Хельга издала восклицание, как неизбежное в таких случаях, так и глупое – все же очевидно. – Подожди. Я еще не все сказала!

– Давай разговаривать потом! – Эскиль, возбужденный ее теплом и запахом, встал, держа ее на весу, повернулся к лежанке и уложил свою добычу на спину. – Успеем еще поговорить!

Он живо упал рядом с Хельгой на сбитое покрывало, примериваясь подмять ее под себя, но Хельга, одолевая испуг, пронизанная дрожью от ощущения чего-то живого и твердого, прижатого к ее бедру, четко сказала прямо в ухо Эскилю:

– Твой обет на сонарбот. Сейчас ты его пролюбишь, а Фрейр все видит!

Она употребила слово, которым воспользовались бы ее братья. Это был тот

самый язык, на котором Эскиль думал, и ее мысль дошла до его сознания мгновенно.

Эскиль замер. Потом приподнялся, опираясь на руку, и взглянул на Хельгу сверху вниз – как будто женщина в его объятиях вдруг превратилась в еловое бревно, если не что похуже. Хельга, лежа на спине в позе полной покорности, с раскинутыми руками, поглядела на него снизу вверх. Едва удержалась от желания с нарочитой невинностью похлопать ресницами. Поправила перекосившееся головное покрывало.

Медленно Эскиль еще приподнялся и сел. Хельга тоже села и выразительно поглядела на его башмаки в весенней грязи; Эскиль спустил ноги на пол.

– Что ты об этом знаешь?

Его серые глаза приняли знакомое Хельге непроницаемое выражение, в голосе прозвучала настороженность.

– Мне известно, что однажды ты принес обет на йольском вепре, что женишься на женщине королевского рода, чтобы… ну, чтобы никто не сомневался, что Хроальд конунг, сын Рагнара, и правда был твоим дедом. Ведь это верно – про обет?

– Ну… да.

Как он мог это отрицать, когда свидетелем был Фрейр?

– Если ты не исполнишь обет… сам знаешь, что будет. – Хельга сложила губы в кривоватую ехидную улыбку. – Твоя «гордость Фрейра», – она метнула косой взгляд в нужном направлении, – сделается, как у мыши, и уж точно не составит гордости мужчины. – Она подавила смешок, вообразив эту «гордость», а Эскиль передернулся, глядя куда-то в сторону. – Хоть надень на нее потом золотую гривну – не поможет. А теперь скажи: ты знаешь какую-нибудь другую женщину королевской крови, которая хотя бы подумает о том, чтобы с тобой… поладить?

Эскиль помедлил и тихонько вздохнул. Из женщин королевской крови он знал Сванхейд и ее дочь Альдис, киевскую княгиню Эльгу и кое-кого из ее родственниц, но все они были от него далеки, как звезды в небе. Для них он – один из сотен, тысяч варягов-наемников, никто и звать никак, его славой и добычей их не прельстить. Чтобы от них чего-то ждать, сначала нужно доказать власть над ними, а ведь Хольмгард и Кёнугард – не Видимирь.

– Стало быть, только я, – продолжала Хельга. – Ты в силах меня обесчестить – хоть сейчас, тут некому за меня заступиться. Но, видишь ли, потом, чтобы вернуть мне честь, тебе пришлось бы убить самого себя. А без чести я не помогу тебе исполнить обет – не смогу. Из госпожи королевской крови я превращусь в рабыню королевской крови, и цена мне будет три марки на торге в Бьёрко. Заполучить знатную наложницу-рабыню – это же совсем не то, что вступить в почетный брак со знатной женщиной. Понимаешь… – Хельга едва удержалась, чтобы не добавить «мой маленький».

Эскиль молчал, все еще глядя в сторону и тем выдавая, что ему нечего возразить.

– Подумай, чего ты на самом деле хочешь, – добавила Хельга. – Скоренько удовлетворить свою похоть или исполнить йольский обет? Если ты поступишь необдуманно, то поправить дело будет уже нельзя. Отправляйся тогда в Миклагард – я слышала, у Романа цесаря есть дочери или внучки, можешь попытать счастья с ними.

Это было примерно как совет пойти посвататься к солнцу и луне, что удается только в сказках.

– Ну так что же… – Эскиль наконец перевел взгляд на Хельгу и положил ладонь на ее щиколотку. – Если я… поступлю обдуманно… и не испорчу твою честь… Ты согласишься…

Он вдруг задумался

о чем-то более отдаленном, чем сегодняшний день, но и куда более важном. Тот, кто заботится о своей чести и хочет настоящей славы, кладет руку на шкуру йольского вепря и дает обет совершить нечто особенное, требующее напряжения всех сил. Такое, что поставит его выше всех людей. Фрейр принимает этот обет и помогает в его исполнении – но только если сам человек сделает поистине все, что только в его силах. Немало саг начинается с обета на йольском вепре. Эскиль, желая сравняться с самыми прославленными людьми, тоже дал такой обет после того, как вернулся из первого похода на греков, уже в положении вождя варягов. То, что Каменная Хельга – Стейнмэр, как он называл ее две зимы назад – и знала об этом обете, и указывала путь к его исполнению, поразило Эскиля так, как будто перед ним предстала богиня.

А ведь рассказывают, что сама Фрейя часто ходит по земле, меняя обличья…

Хельга прямо взглянула в его напряженные глаза; в ее взгляде отразилось колебание, и оно мучительно кольнуло Эскиля в сердце. Он сжал ее щиколотку, словно подталкивая к ответу.

– Послушай… – куда мягче заговорила Хельга. – Вчера утром я еще была замужем. Тело моего мужа лежит за воротами города. Мне сейчас полагается сидеть возле него. Голосить, ломать руки и причитать, что «волки благо бы сделали, если я меня жизни лишили» [40] . Мой муж этого заслуживает – он и правда был

40

«Вторая песнь о Гудрун», перевод А. Корсуна.

Как стебель лука, Из трав встающий, Как легкий олень Меж тварей лесных, Как золота пламя Пред оловом тусклым [41] .

– Да уж… олень он был еще тот! – Эскиль хмыкнул, в глазах его мелькнуло недоумение от таких возвышенных речей.

– О-о… – Хельга сначала удивилась, потом догадалась. – Ты не знаешь, что это? Не знаешь Гудрун дочь Гьюки [42] ?

– Я никого еще в этих краях не знаю, кроме тебя. – Эскиль двинул плечом. – Я здесь второй день.

41

Оттуда же.

42

Гудрун дочь Гьюки – древняя королева, героиня нескольких эпических сказаний.

Хельга захохотала – мучительным судорожным хохотом, закрыла руками искаженное лицо.

– Ох! – Он хлопнула Эскиля по колену, чтобы этим знаком дружбы смягчить свой смех. – Тебя дома… ничему не учили?

– Ну, чему… Чему положено, тому и учили, – уклончиво ответил он, догадываясь, что присел в лужу, но не понимая, в чем дело. – У меня был очень мудрый дед по матери… много чего знал…

Хельга провела руками по лицу, страдальчески глядя на Эскиля, еще с этим мучительным смехом в чертах. Учили его, как видно, стричь овец, чинить и забрасывать в море сети и все такое, но не искусствам, необходимым благородному человеку. Выдвинувшись благодаря своим способностям, отваге и решительности, Эскиль за годы возле знатных людей пообтерся, научился подражать их повадкам, гладко говорить, но чуть поскреби – и найдешь младшего сына небогатого бонда, сбежавшего из дома от бедности и скуки.