Ведьмочка для художника, или Возвращение в Мир Мечты
Шрифт:
Но вот облака, скрывающие от нас пока недоступные вершины. Мы минуем их, и настаёт день, и мы точно знаем, что завтра — больше счастья и благополучия.
А по вечерам мы то на макушке горы встречаем скорые сумерки с густо-медовыми горными звёздами, то пьём травяной чай в своём домике с верандой и большими деревянными качелями. У них резная спинка и массивные, прочные ручки. Мы раскачиваемся и глядим в небо. И благодарим друг друга и целый мир. И любовь наполняет нас, и Артур рисует само счастье, а я пишу о нём и иногда пою.
И от этого становится вокруг ещё лучше, ведь люди слышат эти песни и видят картины,
Да, я бы очень хотела, чтобы такое счастье стало явью. Но пока мы просто встречаемся. Пока так.
— Мира, — сказал он, когда подошёл и вручил букет. — Я хочу поговорить, — добавил Артур и посмотрел мне в глаза. Неужели и правда?.. Я затаила дыхание. — Ты бесконечно куда-то улетаешь… — начал он, и всё очарование как рукой сняло. Претензии, да? — Когда ты исчезаешь, я остаюсь один. Я говорю это не чтобы тебя задеть — нет, я потому и цветы принёс, чтобы ты так не решила. Я просто хочу, чтобы ты не убегала одна. Потом мне приходится искать тебя то тут, то там.
— Знаешь, я не понимаю. В каком это смысле — искать?
— Помнишь, как я забрал тебя с горы? — сказал он, снял цилиндр и начал теребить хронометр. Нервничает, значит. Как мило. А мне куда девать свои эмоции? Опять, что ли, вонзать ногти в ладони? Ну нет. — Куда ты собиралась умчаться тогда? Птицей.
— Не знаю, — сердито ответила я и для чего-то стала делать вид, что разглядываю цветочки. Хотя не видела их в упор.
Перед моими глазами снова представали тянущиеся на бесконечные километры, сверкающие на солнце остро-снежно-вершинные горы, голубизна такого близкого неба, свобода и сила.
Он коснулся моего плеча. Я вздрогнула.
— Вот опять. Ты чуть не улетела.
— Чего же ты хочешь от меня? — воскликнула я чуть громче, чем следовало. — Чтобы я всегда была здесь, рядом? Знаешь, мне иногда бывает нужно отправиться куда-нибудь… в прекрасные края, где царят свобода и сила. Понимаешь? Как те горы, где я парила птицей, как те поля, усыпанные цветами-позабытыми фактами. Мне хочется красоты и воли, — уже спокойнее закончила я.
— Ты свободна, — сказал Артур и отошёл от меня. Стало неуютно. Неужели обиделся? — И твоя свобода в том и заключается, чтобы выбирать. Хочешь ли ты бесконечно летать где-то там, в одиночестве, или хочешь строить крепкие отношения со мной и тоже парить птицей — да, пожалуйста, но не всякий раз, как вздумается.
— Знаешь, я опять не понимаю, — сказала я, опустила букет и подошла к Артуру ближе. Взять его за руку? Можно ли обнять сейчас?
Он улыбнулся так, словно говорил с малым ребёнком, и сам обнял меня. Я ощутила тепло и спокойствие.
— Поймёшь. Я помогу. Совет, кстати, закончился. Его распустили. Все обвинения сняты.
— Так мы, значит, можем жить в своё удовольствие? — спросила я и вдруг услышала за спиной чей-то чужой голос.
— Можете, — сказал он.
Я обернулась.
Огромный белый Кот серьёзно смотрел на нас и словно чего-то ждал.
— Артур, — тихо позвала я, — ты же видишь Кота?
Глава 39. Кот
— Вижу, — так же тихо ответил Артур. — Это я с ума сошёл или как? — добавил он, и я выдохнула: если мне не чудится, то всё отлично. Значит, оба мы адекватны. Значит, говорящий Кот и правда есть.
И
Неподвижно сидящий громадный Кот, подобный то грозному волку, то большой мягкой игрушке. Кот, меняющий выражения морды на противоположные, слово кто-то крутит киноплёнку с совершенно разными белыми котами.
Наконец он принял спокойный и даже расслабленный вид.
Тогда я неуверенно произнесла первое пришедшее в голову:
— Фамильяр той самой Ехидны?
Кот кивнул.
А говорить на «ты» или на «вы»? Как вообще к нему обращаться?
— Можно на «ты», — ответил Кот моим мыслям, и тут появился заспанный Соломон.
Он лениво подвигал крыльями, потянул когтистые лапы, зевнул. Разлепил глаза и тут же весь встрепенулся, будто его ударило током.
— Кот! — воскликнул Соломон. — Прошу прощения, я утомился, и пока Мирослава…
— Тише, — бросил тот и внимательно посмотрел на меня.
Я пошатнулась от этого взгляда и ощутила примерно то же, что бывает в горах, когда они так давят на сердце и голову, а перед глазами всё начинает куда-то уплывать, что приходится застыть на месте или даже сесть на голые камни, лишь бы удержать равновесие.
Вот и сейчас я закачалась, опустила глаза и прикоснулась пальцами ко лбу.
И вдруг отпустило.
Словно там, где была моя рука, медленно и со скрипом, но отворилось давно закрытое окно. И туда попал свежий воздух и свет. И стало совсем легко. Так, как всегда и должно было быть.
Кот перевёл взгляд на Артура, чуть задержался и снова посмотрел на меня.
— Идёмте, — добавил он и развернулся, готовый показать дорогу.
Я хотела сделать шаг, но тут же ощутила неимоверную слабость. Захотелось опуститься поближе к травам, посидеть в них и повдыхать этот сладкий, местами горьковатый запах местной таволги и розового шалфея, прикоснуться пальцами к лепесткам, к тонким гибким салатовым стеблям, к почему-то сиреневым пушистым одуванчикам, которые ветер — всё тот ли это ветер, что принёс меня в Мир Мечты? — развевает по полянке, уносит в леса с ветвистыми деревьями цвета небесной лазури или тёмно-синих сумерек, уносит к существам других миров, других Вселенных, где кто-то тоже стоит среди трав и смотрит вверх такими же глазами, и этот кто-то тоже чувствует тебя, и твою боль, и счастье, и усталость. И, быть может, вы — мы? — когда-то, когда-нибудь встретимся и сразу узнаем друг друга.
И всего одно объятие исцелит раны. И даст жизнь новому: розовым, или голубым, или вовсе белым цветам душистого душами рождённого шалфея. И мы соберём их в пучки трав, и засушим, и станем прикладывать туда, где паутинка исцеления ещё недостаточно крепка.
И другим я тоже подарю эти цветы. Их ветром отнесёт к тем, кому особенно нелегко. И голос мой…
Да, голос.
Я запела.
И голос мой слился с ещё слабым ветром, который тут же стал нарастать, и он поднял меня и понёс. Меж ослепляющих звёздных вспышек, меж огней, мимо бездонных чёрных дыр; мимо родного Солнца, мимо такого милого сердцу зелёно-голубого шара, где когда-то я родилась; вдоль громадных колец цвета бензиновых разводов в луже; меж Корней, Ствола и Кроны могучего Древа, что связует собою миры.