Ведьмы цвета мака
Шрифт:
— Умрёшь ты во сне. У тебя будет двое мужей и двое детей. И успехов в жизни будет много.
— Детей у меня не будет, — сказала Марина, и её лицо исказила болезненная гримаса.
— Почему?
— Не может быть. Не хочу об этом.
— Тогда мы усыновим.
— Это не то.
— Это ещё лучше. Сразу два добрых дела.
— Я хочу своего, чтобы в нём текла моя кровь, билось моё сердце.
— Какая ты собственница. Зачем тебе уродовать тело.
— Тело изуродует время. А так я продолжу свой род, не дам исчезнуть моей фамилии.
— Как это?
— Я всегда хотела, чтобы у моего сына была
— Одни МОЯ. А как же НАША?
— Какая тебе разница — у тебя есть Маша, а мне важно.
— Ну, тогда ты должна родить двоих сыновей.
— Да не могу я!
— Ну, тогда я тебя склонирую.
— Это возможно?
— Теоретически да.
— А практически?
— Где взять душу? Почему ты никогда об этом не рассказывала?
— Не люблю думать о плохом, а говорить тем более.
Марина пристально следила за ним. Его лицо было закрыто на все засовы, а сверху была приспущена безмятежность, чтобы ещё сложнее было пробраться внутрь.
— А что врачи?
— Да не хочу я!
— Извини. Пойдём в кровать. Я так по тебе соскучился.
Они легли в постель, Марина лежала на спине, отягчённая гипсом и стеснением, она отвыкла от Ивана. Женщине было стыдно, что он рассматривает её бесплодные груди, гладит по животу, в котором никто не может вырасти, целует плечи, которые никогда не согнутся над их ребёнком. Она высвободилась из-под его ласк и уселась в темноте, которая как мазут растеклась по всей комнате. Тени, гонимые светом проезжающих машин, вскарабкивались на постель и замирали, а потом таяли и уползали вниз, чтобы вновь набраться сил и вылезти наружу.
— Ну, и как это будет? — спросила она.
— Сейчас я что-нибудь придумаю.
Марина посмотрела на его близко склонённое лицо и напустила на своё столько скептицизма, что мужчина смог разглядеть его во мраке.
— Больно, — зло сказала она.
— И мне неудобно. А так?
— Тоже тянет. Давай перевернёмся на бок.
— Мне голень трёт.
— Ну, тогда спать!
— Не могу, — сказал Иван и притянул Марину к себе, потопил её в поцелуях, задушил жаром тела, и она забыла про гипс и стеснение, она вертелась на постели, запутываясь в своих и его руках. Всё стало смешанным, единым клубком, полным надсаженных вздохов, ломких криков и утоляемой разлуки.
Глава 30
В начале платформы играл аккордеон. Размашистые звуки исчезали в грохоте выползающих и уползающих в туннель поездов, а потом опять вырывались и заполняли души людей. Света сидела на лавке и ждала Оскара, они договорились встретиться в два часа, она, боясь опоздать, пришла на двадцать минут раньше. Девушка была похожа на детдомовского воспитанника — та же сиротская горячность и жажда нежности и любви. Она посмотрела вокруг себя, ища, куда выбросить фантик от мороженого — нигде не было мусорных бачков, проклятые террористы засоряют наши города отсутствием урн.
Ровно в два часа Светлана встала и спряталась за мраморную колонну, через минуту появился Оскар, он нёс в руках большой красный пакет. Молодой человек расположился на том же месте, где сидела Света. Он слушал звуки аккордеона и о чём-то думал. Девушку поразило выражение его лица,
— Привет, — сказала Светлана.
— Влюбилась?
— В кого?
— Какие же вы женщины, лукавые!
— Отстань!
Они постояли в растерянности, а потом пошли к эскалатору. У его подножия сидел нищий, который две недели назад оставил Оскару котёнка. Старик был одет всё в тот же узбекский халат и тюбетейку, теперь рядом с ним вальяжно расположился щенок, он выставил на всеобщее обозрение розовое пузо и хмелел от звуков аккордеона. Нищий улыбнулся, обнажив беззубые дёсны, которые своей беззащитностью были похожи на живот собаки. Оскар незаметно для Светы вложил в тюбетейку пятьсот рублей, старик поклонился. Молодые люди, уносимые молодостью, стали подниматься в город. Старик погладил щенка, тот радостно гавкнул.
— Я тут тебе платье смастерил. Всю ночь ковырялся. — Оскар достал чёрное платье с глубоким вырезом впереди. — Ну как?
— Нормально.
— И всё?
— Ну, спасибо.
— Спасибо должно или шуршать, или булькать, — обидевшись, сказал Оскар.
— Что?
— Слушай, — пошутил я. — Ты как немка! Нельзя к жизни относиться так серьёзно.
— Мне оно очень нравится.
— Наконец-то. Между прочим, настоящий шифон, послевоенный.
— У меня туфель нет.
Света покраснела.
— Деньги?
Они вышли из метро «Белорусская». Сильный ветер разносил по площади высокий женский голос, предлагающий купить шипованные шины. Света замерла, чувствуя, как на лицо садятся снежинки и своими лохматыми лапами ползают по коже. В воздухе был слышен шёпот зимы, который постепенно превратится в крик, в надрывный крик, длящийся полгода вместо положенных трёх месяцев, в течение которых грязь будет кидаться на подолы пальто, липнуть к ботинкам, пытаться просочиться в дома, чтобы и там расстраивать нервы людей.
— Пошли.
— Куда?
Оскар взял Светлану за руку и потащил за собой. Они приблизились к небольшому магазину, в витрине которого висела одежда и стояла обувь. У одного из манекенов женского пола были разного цвета глаза — один синий, другой зелёный, что придавало пластмассовой твари известную долю человеческого несовершенства.
— Тут бывают отличные вещи. Выбирай.
— Ой, нет. — Света начала хохотать от того, что в Оскаре вдруг проявилась известная доля купечества. Он порозовел и, казалось, даже стал толще, так что его живот упёрся в спину девушке. Оскар завёл Свету внутрь, она не слишком сопротивлялась, влекомая таинством маскарада, который всегда присутствует в женском желании покупок. Женщины, как существа более утончённые, не утеряли ещё первобытную тягу к метаморфозам, абсолютно загубленную большинством мужчин, которые свою грубость могут рядить только в брюки. Эта любовь к перевоплощению лежит в основе колдовства, которое пытается изменить окружающую реальность, уйти от неё в воображаемый мир. И если обратиться к истокам истории, то ведьминские таланты передавались по женской линии, ну а колдуны — это ревнивое, мужское изобретение, вымысел, не имеющий никакого отношения ни к жизни реальной, ни к мистической.