Ведьмы цвета мака
Шрифт:
— Кто?
— Что — кто?
— Пришёл кто?
— Молодой человек.
— Ей плохо, скажи, что меня нет. Как зовут?
— Я не спросила.
— Бестолочь! Ладно. Не всё зависит от желаний человека, необходимо уметь подчиняться.
— Что?
— Ничего. Съешь конфету, — Марина протянула коробку шоколада, круглые, покрытые белым налётом конфеты выглядели неаппетитно, но Нина взяла две конфеты и послушно засунула в рот. — Жизнь — сплошная строчка случайностей, которая превращается в необходимость того или иного поступка, — хохотнув, ехидно сказала Марина и огладила девушку по холке. — Ладно,
Марина выглянула из-за двери, среди швейных машин, облепленный любопытными взглядами женщин, стоял Оскар. Это был абсолютно другой человек — высокий, холёный, важный, ни тебе лохматых обесцвеченных волос, ни суетливой манеры передвигаться. Большая декоративная иголка с ниткой торчала у него в воротнике.
— Иван звонил? — спросила Марина, стоя в дверях своего кабинета. Марина протянула руку, чтобы снять нитку с Нининого платья, девушка вздрогнула и попятилась.
— Да.
— Что же ты мне не сказала?
— Так вы же просили не беспокоить.
— Господи, у меня от тебя зубы болят. Для Ивана я всегда есть. Поняла?
— Да.
— Мой шанс стоит посреди зала? — прошептала Марина, пристраивая на лицо улыбку. На её передних зубах прилип шоколадный след, Оскар облизнул зубы, Марина машинально повторила за ним. — Люблю шоколад. Как вы думаете, человек творит судьбу или судьба человека? — спросила она.
— Это от нереализованности.
— Что?
— Шоколад.
— Не вижу никакой параллели между шоколадом и нереализованностью.
— Вкус детства, когда вас любили.
— Меня никогда особенно не любили, и в детстве шоколад я не ела, не давали.
— Вы не похожи на недолюбленную женщину.
— Мы то, чем кажемся. Опасное украшение.
— Предсказали, что я умру от укола иголки. С тех пор ношу на груди, чтобы, как самурай, каждый миг помнить о смерти.
— Однажды я спросила старого, разбитого параличом писателя — чего он хочет, и поразилась его ответу. Он хотел молодую кобылу с толстым задом и могучей грудью, которая, делая аэробику, прыгала перед ним в телевизоре. Люди думают о смерти в юности, в старости у них хватает сил думать только о жизни…
Вдруг откуда-то сбоку донёсся жуткий грохот, от которого нитки сначала натянулись, а потом обмякли, перестав бежать в ушках иголок. Все затихли и обернулись на звук. Шум повторился. В стене медленно отодвинулась штора, которой был прикрыт вход в соседнее помещение, и оттуда, обгоняя пыль, вырвалось существо, до макушки нагруженное папками. Существо начало топать ногами, пытаясь отряхнуть пыль с сапог. Верхние папки качнулись и упали на пол. Пришелец на секунду затих, задумавшись о правильности своего поведения, но было уже поздно. Одна за другой папки летели вниз, обнажая лицо, прячущееся за ними, — это была Светлана.
— Ремонт в нашей стране, всё равно что зыбучие пески, втягивает и втягивает, пока совсем не засосёт. Ещё чуть-чуть, и я полностью растворюсь в побелке, циклёвке, шпаклёвке, — с горечью проговорила она и склонилась над папками.
— Света?
Она продолжала ворчать себе под нос и двигать короткими, с обгрызенными ногтями руками, похожими на двух слепых кротов.
— Ох уж мне этот план Барбаросса. Всё надо делать постепенно, нараспев.
— Света! — вскрикнул Оскар своим
— Ни тебе порядка. Ни размеренности… Оскар? — наконец заметила Светлана. Она выпучила глаза, казалось, ещё чуть-чуть, и они выскользнут из орбит и повиснут на глазном нерве, удивлённо раскачиваясь из стороны в сторону. Оскар попытался обнять девушку, Света вывернулась из-под его рук и стала ревниво разглядывать молодого человека. Она никогда не видела, чтобы он так элегантно выглядел — для Марины расстарался, по привычке ревниво решила она.
— Ну, просто как в плохой комедии! Зуб болит, — сказала Марина и села около лампы, которая хохлилась в углу, наполняя комнату пыльным, засорённым светом. Всё помещение гудело от каких-то неясных загадок, которые никак не могли выстроиться в единую, гармоничную картину, они дребезжали на сквозняке, грозясь обернуться новым разоблачением. Марина посмотрела в проём двери, в котором появилась фигура Наташи, она, держа Нинину юбку, пыхтела спросонья, и её глаза, подёрнутые сонной слизью, смотрели крайне недоброжелательно.
— Вы меня разбудили, — сказала она.
— Тебе лучше?
Наташа, не осчастливив тётю ответом, попыталась сфокусировать взгляд на Оскаре.
— Оскар — молодой дизайнер. Наташа — моя племянница, — пояснила Марина. — Зубы — чёрт бы их побрал. — Женщина схватилась за щеку и начала мотать головой. — Нина, принеси анальгин.
— Я ещё и конструктор-закройщик, — сказала девушка.
— Никто на меня не обращает внимания, — заныла Марина, вдруг откуда-то донёсся раскат грома, который разодрал в клочья небо над Москвою. Или это только послышалось? Или это столкнулись под землёй поезда? Или это?.. Стены вздрогнули и стали клониться друг к другу, грозясь слипнуться в неразбериху.
— Мы с вами никогда не встречались? — спросил Оскар у Наташи, девушка тупо отковырнула кусок извёстки.
— Наташа, прекрати, лучше мел возьми. Это же сплошная химия!
— Мел не хочу. На Воробьёвых горах, — вдруг выпалила Наташа и удовлетворённо засунула в рот отколупнутый кусок.
— Вы читали наизусть «Евгения Онегина»? — Света подняла голову.
— Да.
— Откуда это у вас?
— Что? — не поняла Наташа.
— Юбка?
— Не знаю. Меня ею укрыли.
— Это я купила в институте моего жениха. Да принесёт мне кто-нибудь анальгин?!
— Как зовут? — спросил Оскар.
— Кого?
— Жениха.
— Иван.
— Иван Владимирович Петров? — растянул он слова.
— Ну да.
— Ну точно, как в плохой комедии. Он с моей мамой вместе работает.
— А жизнь и есть комедия с дурацким концом. Нина!
— А нельзя ли позвать вашу маму к нам на работу? — спросила Наташа то ли с издёвкой, то ли с интересом.
— Навряд ли. Мама Ивану помогает. Хороший учёный! Только торопыга.
— У вас тоже дома тараканов нет? Нина, дай анальгин! — обречённо сказала Марина. Из-за шторы опять раздался грохот, все, как по команде, повернули головы и замерли в ожидании, оттуда просыпалась ругань и вылетело облако пыли. С другой стороны, никем, кроме Оскара, не замеченный, появился Иван, он держал белую лилию, цветок гнулся и так и норовил вырваться из рук, Иван удивлённо рассматривал молодого человека.