Ведьмы горят на рассвете
Шрифт:
Другая версия утверждает, что ведьмаков и не было вовсе, а была лишь одна уродливая ведьма, которая умела превращаться в прекрасную нимфу, красть чужие таланты и продавать их другим. Именно поэтому город на протяжении всей своей истории повидал столь много одарённых, богатых и удачливых людей. Изысканные и аристократичные каменные фасады здесь словно произведения искусства, каждая улица – идеальная линия, а каждый парк и каждый мост через сапфирово-синие воды реки Нотт… сон наяву.
И наконец, если третья версия:
Ведьмаки жили бок о бок с ведьмой, которая и правда была прекрасной,
Ребёнок-демон.
* * *
Шесть лет назад
– Ведьмак и ведьма же были бессмертными? – спросил Богдан, щурясь на летнем ветру, путающем его каштановые волосы. – Получается, их ребенок тоже? – В больничном дворе всегда было ветрено; кривой старый дуб и ржавый забор не могли обуздать природу. И истории каким-то образом придавали плохому ветреному дню хороший смысл, цель. Мечту.
– Не знаю. – Я сидела на скамейке под дубом, а Богдан в инвалидном кресле рядом со мной. Его бабушка работала медсестрой, так что я обычно могла найти его здесь, он читал или наблюдал за играющими в футбол на школьном стадионе через дорогу. – Но почти уверена, что их демонический ребенок тоже обладал магическими силами. – «Хотелось бы и мне».
Однако тогда магия была всего лишь детской сказкой.
Все дети в нашем провинциальном Чернодоле обожали истории о большом городе Сент-Дактальоне. Я никогда там не бывала, хотя дорога занимала не больше трёх часов, но видела редких гостей из Сент-Дактальона, навещающих своих родственников, видела их дорогие машины на наших улицах. Очевидно, гостям не нравились эти визиты: они смотрели по сторонам с презрением и уезжали как можно скорее.
Когда я ничего не ответила, Богдан покосился на меня. Нахмурился.
– Новый синяк? – У него была крошечная родинка под левым глазом, которая напоминала слезинку, если взглянуть лишь мельком. Из-за этой родинки выражение лица у Богдана всегда выглядело сочувствующим, даже когда он хмурился.
Я прикусила губу.
– М-м. – Синяк под челюстью не был моим сегодняшним трофеем. Я опустила глаза, взглянув на руки. «А вот сбитые костяшки сегодняшние». – Ты просто не видел остальных.
Эта история началась с огня, но не всё в ней обратилось пеплом. Помимо нас с сестрой, мамина кузина была нашей единственной родственницей, и когда она умерла, мама впала в отчаяние. А потом погрустнела, стала беспокойной, тревожной. Однажды я проснулась от её криков и увидела, что наш дом горит; мама выволокла нас с сестрой на улицу посреди ночи, пока пламя пожирало стену кухни.
Тогда я не боялась огня. Мне было восемь, и его серебристо-синие языки разве что завораживали, а лёгкость, с которой пламя поглощало деревянную раму окна, обращая её в дым и пепел, поражала. В ту ночь ничего сильно не пострадало помимо кухонной стены и окна, и никто не пострадал. Когда же соседи начали задавать вопросы, мама сказала, что увидела кровь на кухонном
И всё же, что-то там было. Что-то, что заставило её измениться с тех пор. Теперь мама могла подолгу смотреть в пустоту или сказать что-нибудь неожиданное и бессмысленное, всего несколько слов, которые при желании можно было бы списать на высказанную вслух мысль или внезапное воспоминание, однако все эти оправдания не имели значения. Люди никогда не забывают о твоих недостатках. Дети в школе не забыли о моих.
«Если твоя мамаша чокнутая, то и ты тоже!»
«Уже хочешь поджечь школу? Нет? Почему?»
«Ха, а может она не чокнутая, а настоящая ведьма! Давай, Ярослава, покажи нам своё колдовство!»
Их смех обращался в шутки, шутки становились жестокими, а за жестокими шутками следовали драки, в которых я всегда проигрывала. Может, я сама виновата, потому что начала первую драку и ударила мальчишку, который назвал меня психопаткой, – и это оказалось моей ошибкой. С тех пор компания воодушевленных подростков, которая выбрала себе врага, верила, что имеет полное право кидаться в меня камнями. Моя жизнь в школе обратилась в кошмар. Хотелось бы мне и правда обделать магией, хотелось бы мне и правда быть ведьмой, ведь тогда бы я могла заставить их всех пожалеть о своих словах…
Богдан всё ещё ждал, пока я отвечу.
– Думаю, я сломала однокласснице нос, – я натянуто рассмеялась, вздрогнув, когда почувствовала синяк.
– А где была твоя сестра?
– Я не могу всюду ходить с Татой, Богдан.
– Даже если это спасает тебя от синяков?
– Я не хочу… – «Быть ей обузой». Мама пыталась ругаться с учителями и другими родителями поначалу, однако это приводило лишь к новым моим дракам. К новым синякам. Поэтому проще стало врать и прятать синяки, да и кроме того я не хотела, чтобы мама грустила ещё сильнее из-за моих царапин. Не могла позволить ей винить себя.
Потому что правда заключалась в том, что мне было страшно. «Я не могу всё это остановить. Не могу спрятаться ото всех навсегда…» Страх накрывал меня как приливная волна, вонзая в руки и ноги свои солёные когти, вынуждая задыхаться от слёз, пока лёгкие не начинали болеть. Пока страх этот не приводит к злости, ведущему к жалкому стыду, ведущему к гневу, от которого уже я никак не могла до конца избавиться. Который питался каждой минутой моего злого отчаяния.
Богдан не знал всего этого, лишь Татия знала. Она была старше меня меньше, чем на год, однако какие чудеса способен творить в школе год! Она оказалась самой старшей в нашем классе, и её уж никто не трогал. Тата могла просто встать рядом со мной и сказать что-то вроде: «Да, мы сумасшедшие. Однажды ночью мы проберёмся в ваши дома и сожжём их дотла. Может, сегодня?» Разумеется, Тата никогда ничего не делала, но её уверенного голоса оказывалось достаточно, чтобы все оставили меня в покое на неделю-две после её леденящего кровь обещания. В этом заключалась её магия.