Ведьмы Холодного острова

Агалаков Дмитрий Валентинович

Ее противница, собравшись, вновь бросилась на фигуристую, но та была готова к атаке. Худощавая получила еще один хлесткий удар – и еле устояла на ногах, отшатнулась.

– Еще хочешь? Мало тебе, да?

– Ты – шлюха, Жанна, ты живешь с раздвинутыми ногами, об этом все знают!

Первая зло и весело рассмеялась:

– А ты свои сколько ни раздвигай, никому не нужна! Русик тебя оприходовал только потому, что упился в зюзю, не видел, бедняжка, кто перед ним!

Худощавая в бессильной ярости и в

третий раз бросилась на ненавистную противницу, но та вновь ловко отступила и поставила ей подножку. Нападавшая растянулась на траве и тотчас заревела. Она давилась горьким рыданием, захлебывалась, и что-то время от времени с негодованием говорила. «Ответишь за все…» – услышала Юля обрывок фразы.

Ее спутник хотел было вступиться, помочь и сделал шаг в сторону дерущихся, но Юля удержала его.

– Это не наше дело, – сказала она. – И свидетелей им не надо, поверь мне. Зойка, дура, напилась и сама напросилась…

– Ну что, остыла? – как ни в чем не бывало спросила фигуристая. И тут же с презрением бросила худощавой: – Говорю тебе еще раз: не твоего он полета мужик. Ясно? Ты ему на один раз была. Как презерватив. Он тебя поимел и выкинул. Еще раз полезешь – я тебе всю физиономию разобью. Пошла отсюда, дура.

– А я тебе крысиного яда в суп насыплю, – с трудом садясь, бросила худышка и зло засмеялась. – Слышишь, Жанка, отравлю я тебя.

Тон, каким это было произнесено, и возникшее молчание говорили сами за себя. До победительницы, кажется, дошло, что это не пустая угроза. Но она не захотела выдать своих опасений.

– Смотри у меня, Зойка, – с угрозой проговорила Жанна, – увижу тебя на своем пути – пожалеешь. Близко не подходи – руки тебе переломаю. Я сумею. Опозорю тебя так, что повесишься. Тварь.

Сказала, плюнула и пошла прочь, оставив худышку сидеть в траве.

– Дела, – пробормотала Юля. – Шекспир отдыхает. Пойдем искать палатку, а? Меня тошнит, Гоша…

Еще минут пятнадцать они искали палатку Пчелкиной. Два раза Юля залезала в чужой дом, извинялась, во втором ее хотели оставить, кто-то сказал: «А мы тебя, Пчелкина, заждались! – голос был явно Кащина. – Все думали, когда придет наша гетера?» – и только на третий раз попала по адресу. И то лишь потому, что у палатки курила ее одногруппница, а теперь и соседка Римма.

– Ну, ты и нажралась, Юлька, – сказала та, сама уже теплая. – Первый раз тебя такой вижу. Спортсменка, блин. Фигуристка.

– А я первый раз такая, – парировала Юля. – Надо же когда-то начинать.

Повернулась, обняла своего нового друга, поцеловала взасос, потом отпустила, сказав: «До завтра», хотя завтра наступило – уже потихоньку светало, встала на колени и заползла в палатку.

– Повезло тебе, – за ее спиной бросила Римма. – Растопил сердце Белоснежки.

«Цыц! – услышали оба из палатки. – Убью тебя, Римка!»

– Она

строгая, – вздохнула Рима. – Хлебнешь ты с ней.

3

Днем голова Юли Пчелкиной раскалывалась. Вино, коньяк, вермут, водка и много чего еще, смешанное накануне, сделали свое дело.

– Дура, вот дура, – натирая виски, повторяла она.

Еще в палатке было душно.

– Тебе повезло, – голосом ожившей покойницы из фильма ужасов простонала Римма. – Ты не куришь. А вот я, Юлька, подыхаю… Скажи нашему профессору, что у меня заворот кишок.

– Скажу, – пообещала Юля, достала из сумки зеркальце и с предчувствием самого худшего поднесла его к лицу. – Ужас, Римка…

– Что такое?

– Синяки под глазами, вот что.

– Ну что, девки порочные, поднялись уже? – тяжело и низко спросили у их палатки. – Я зайду?

– Заползай, – откликнулась Юля. – Только не пугайся наших лиц…

– Я пуганый, – отозвался гость. В палатку, согнутый в три погибели, влез гигант Сашка Чуев. – Да-а, – протянул он. – У меня в вашей берлоге очки запотели. Ладно, сейчас весь лагерь страдает. Там Трофим Силантьевич продукты привез.

– Трофим Силантьевич? – оживилась Юля. – Тот самый?

– Какой еще тот самый? – переспросил Чуев. – Он знаменитый, что ли? Обыкновенный Трофим Силантьевич, мужичок на подводе. Старичок.

Но обрывок разговора, услышанный накануне, уже взбудоражил Юлю. «Вы помните, что нам Трофим Силантьевич рассказывал?» – спросил кандидат наук Евгений. А в ответ услышал от Турчанинова гневное: «Бредни все это! Стариковские бредни из глухомани! Домовые, лешие, ведьмы! Мифология это все, Евгений Петрович! Мы с вами взрослые цивилизованные люди, и не пристало нам повторять всякую чушь!»

Юля выкарабкалась из палатки и, встав на цыпочки, потянулась. Свежий воздух дурманил. Пели птицы. По лагерю бродили полусонные студенты. Готовились к позднему завтраку. Первый день им дали выспаться – потом, знали все, поблажек не будет. За Юлей выбрался и Чуев.

– Ну, прям ожившие мертвецы, – обозревая лагерь, сказал он. – Точно?

– Ага, – согласилась Юля.

– Юлька, молока купи у этого Силантьевича, – из палатки простонала Римма.

– Куплю, если будет, – отозвалась Юля.

– Может, водочки, Римма Александровна? – обернулся Чуев.

– Шутишь? – простонала умирающая Римма.

Руководитель экспедиции Венедикт Венедиктович Турчанинов появился как раз в тот момент, когда было произнесено песнезвучное слово «водочки». Он проходил мимо палатки с хворостиной, словно собирался высечь кого-нибудь. И тренировался на своей ноге, похлестывая ее.

– Здрасьте, Венедикт Венедиктович! – выпалил Чуев.

Юля повторила его приветствие.

– Так кому тут водочка понадобилась, Чуев?