Ведьмы и герои. Феминистский подход к юнгианской психотерапии семейных пар
Шрифт:
Межличностное и интрапсихическое: воображаемый диалог Юнга и Салливена
Салливен: Доктор Юнг, мне хотелось бы начать с самых общих положений и с рассмотрения сходства и различий наших теорий, чтобы обсудить некоторые особенности наших взглядов на психотерапию и рассказать о них читателям. По существу мы оба разделяем идею «конечности» в вашем объяснении смысла психических явлений. Эту идею вы развили в своем эссе о психической энергии, она противопоставляется психоаналитической теории либидо как сексуального или чувственного влечения. Если я правильно понимаю, вы описали смысл психических явлений с точки зрения их целей, так сказать, постфактум. По-моему, эмпирическая психология, как правило, открывала причинно-следственные связи самым примитивным способом. В теории и на практике психоанализ занимался поиском «истинной причины» проявления силы, скрытой за внешним явлением. Начиная с 1924 года, когда я изложил несколько своих ключевых идей в отношении
Я полагаю, что в данном случае мы применяли похожие подходы, но я хотел бы кое-что для себя прояснить в вашем объяснении конечности психической энергии. Вы подчеркиваете отличие своего подхода от телеологической теории психической энергии. Мне бы очень хотелось провести различие между вашим пониманием конечности и телеологией, потому что тогда мы смогли бы точно узнать, насколько правильно мы трактуем символы, да и весь смысл человеческой жизни.
Юнг: Я старался избежать употребления понятия «телеологический», так как оно ассоциируется с психологией Альфреда Адлера, а, на мой взгляд, в рассуждениях Адлера о вымышленной цели или намерении, объясняющих наличие у человека мотивации, содержится один неверный аргумент. Согласно идеям Адлера и подавляющему большинству телеологических объяснений мотивации, цель или ожидаемое окончание действия с самого начала каким-то образом потенциально содержится в самом развитии действия. Например, Адлер предполагает, что цель невротических фантазий заключается в достижении ими такой степени развития или такой силы, которая позволяет им развиваться дальше. Я с этим не согласен. Мое понятие «конечности» заключается в том, что смысл события можно узнать только после того, как это событие уже произошло. Мы можем лишь исследовать ряд уже произошедших событий и в результате этих наблюдений прийти к гипотезе о наличии в них смысла. Таким образом, моя концепция психической энергии – это не идея о наличии у человека силы, которая подталкивает или задерживает психические процессы; психическая энергия – это абстракция (гипотетический икс), которая позволяет объяснить цель или смысл события уже после того, как оно уже произошло.
Психическая энергия – это конструкт, который был выделен в процессе длительного наблюдения за тематикой и структурой значений разных событий в жизни человека. Разумеется, меня больше всего интересуют те события, которые на первый взгляд кажутся чисто случайными, т. е. просто происходят одно за другим. Фрейда, Адлера и вас, как и многих других, тоже очень интересовали события, которые сначала казались совершенно случайными: оговорки, образы сновидений, остроты. Например, события, происходящие в сновидении, мы можем считать абсурдом или следствием несварения желудка, вызванным слишком плотным ужином. Но если посмотреть на сновидение человека в контексте других его сновидений за какой-то период времени, мы можем увидеть некое подобие цели или структуры сновидения, а также найти соответствие между конкретным сновидением и поведением и желанием сновидца.
Понятие психической энергии, лежащее в основе понимания человеческой мотивации, опирается на предположение, что человеческое поведение является целенаправленным, если рассматривать его в контексте всей жизни человека. Понятие «энергия» вводится для того, чтобы объяснить связь одного психического явления с другим, но само это понятие субъективно, и, по всей вероятности, оно является одним из следствий присущего нам научного мировоззрения.
Вы ввели понятие психической энергии, которое базируется на тревоге как на первичной мотивации. Насколько я понимаю, вы различаете тревогу как разновидность дезинтегрирующей энергии и другой вид энергии, выполняющей функцию интеграции. Не могли бы вы развить свою мысль относительно этих различий? Мне будет особенно интересно сопоставить свое понятие Тени с вашей концепцией, объясняющей связь тревожности с защитной функцией.
Салливен: Да. Прежде всего, мне кажется, что ваша идея Тени лучше всего соответствует выделенной мною самой эффективной защитной функции, которую я назвал «избирательным невниманием». Ваша идея Персоны, маски, создаваемой человеком для исполнения его социальной роли, наверное, лучше всего соответствует моему представлению о защитных функциях в «Я-структуре». Во-первых, позвольте мне остановиться на понятии тревожности, так как она связана с мотивацией и защитными функциями. Для этого сначала следует подробно рассказать об основных положениях, которые легли в основу созданной мной теории личности, и основных проблемах, с которыми человек сталкивается в жизни. Но прежде чем это сделать, я хотел бы поинтересоваться: есть ли у вас ко мне другие вопросы?
Юнг: Я хотел лишь отметить различия в категориях и образах, которые мы используем для описания психики. Хотя мы изучали некоторые весьма
Салливен: Следует начать с основного постулата моей психологии межличностных отношений, которому я дал следующее название: «Так решил один гений» – и который можно соотнести с вашей идей «коллективного психического». Вот его содержание: любые конфликты в отношениях между людьми, если они не обусловлены различиями в языке и обычаях, возникают из-за разницы в уровне их личностной зрелости. Опираясь на этот постулат, я настаивал на том, что мы, психотерапевты, способны понимать даже самые эксцентричные и непреднамеренные поступки большинства людей с явными психическими отклонениями. Наверно, вам известно, что личность для меня выражается через совокупность относительно устойчивых жизненных ситуаций, возникающих при межличностном взаимодействии. Эти ситуации межличностного взаимодействия характеризуют уровень развития человека или степень его зрелости и проявляются в типичных для него способах коммуникации. Мой клинический опыт позволил мне выделить три типа коммуникаций, или реальностей, характеризующих межличностное взаимодействие. Вы увидите, что в чем-то они соответствуют стадиям развития ребенка и в той или иной мере могут присутствовать и у любого взрослого.
Коммуникация первого типа – прототаксическая. Она предшествует символической коммуникации и осуществляется через ощущения и кинестетическую деятельность. Примерами внешнего выражения коммуникации прототаксического типа могут служить смех, сосание, объятие, покачивание, чихание и вздохи. Способность к коммуникации такого типа появляется у младенца еще до развития у него устойчивой способности различать в своем окружении значимые для него визуальные и слуховые образы.
Коммуникация второго типа – паратаксическая – характеризуется наличием особых образов или символов. Этот способ коммуникации использует образы, которые по своей сути уникальны и субъективны и смысл их дано понять далеко не каждому. Связь между самими символами оказывается более значимой, чем связь символов с реальностью, в которой они существуют: например, «хорошая грудь» и «плохая грудь» или «тревожная мать» (которая воспринимается как пустая грудь) и «хорошая мать» (которая воспринимается как грудь, полная молока). Выраженные в образах и символах, эти эмоции не имеют прямого соответствия с переживаниями других людей. Паратаксическая коммуникация – это довербальный способ коммуникации, в котором неразделимая целостность восприятия разбивается на гештальты. Само паратаксическое образное представление изначально связано с ощущениями комфорта и дискомфорта и с ожиданием этих ощущений. Мы можем рассматривать эти образы как аффективно заряженные, изначально сформированные «предпонятия». Они появляются у каждого из нас, когда мы видим сны, в процессе воображения или творческого самовыражения.
Третий тип коммуникации нам известен лучше. Я называю его синтаксической коммуникацией, так как она происходит посредством общеизвестных и общепринятых символов и образов. Большая часть нашей синтаксической коммуникации основана на общности во взглядах и взаимном согласии между людьми. Этот тип символического выражения основан на принципах, которые либо являются общепринятыми, либо предлагаются человеком или группой людей, с которыми осуществляется коммуникация. В детстве синтаксическая коммуникация начинается с систематического овладения речью и употребления общепринятых символов. Кроме того, общность во взглядах позволяет нам постоянно чувствовать собственное Я в процессе общения с другими людьми.
Мышление – это деятельность головного мозга, проявляющаяся в функционировании абстрагированных от событий материальной жизни символических выражений. Символы низшего порядка не содержат в себе никакой абстракции. Они относятся к коммуникации прототаксического типа или к коммуникации, построенной на передаче ощущений, и включают в себя все формы двигательного поведения и жестикуляцию, которые понятны любому человеку. И в младенчестве, и при самой острой форме шизофрении основными средствами такой коммуникации являются выражение лица и положение рук и ног. Такие выражения нельзя точно интерпретировать или понять вне отношений «мать – младенец». Но при взаимодействии взрослых людей они по-прежнему отражают их основные эмоциональные потребности и состояния.
Изменение потребности и ее удовлетворение приводят к установлению коммуникации прототаксического типа. Ощущение комфорта в результате насыщения отличается от ощущения дискомфорта, вызванного напряжением. Младенец, испытывающий состояние напряжения, а затем и насыщения, постепенно развивает способность предвидеть или ожидать наступление облегчения при соответствующем действии. Младенец выражает свою потребность в плаче, хватании, сосании и т. п., а мать или человек, выполняющий ее функции, отвечает на его действия проявлением нежности и заботы. Основополагающая человеческая потребность и универсальная движущая сила – это потребность в ласке и отзывчивости. Комплементарная потребность матери заключается в выражении соответствующего удовлетворения или в проявлении нежности.