Ведьмы Плоского мира
Шрифт:
Он уже в который раз внимательно поглядел на Шута, который с открытым ртом внимал происходящему, и перевел взгляд на Томджона.
«Не-е, — подумал он. — Просто совпадение. Бывает…»
— Он же настоящий актер, — продолжил он свое объяснение. — А хороший актер сыграет кого угодно.
Хьюл чувствовал, как взгляд Шута буравит его коротенькую шейку.
— Да, но одеваться женщиной — это как-то… — с сомнением пробормотал Громодав.
Томджон стянул с ног сапоги, подложил их себе под колени и очутился с гномом нос к носу. Несколько секунд он присматривался, после чего чуточку изменил свое лицо и повернулся к публике.
Взгляду
— Чума на ваши головы… — пробормотал Томджон, подражая говорку гнома.
Гномы всегда славились незатейливым чувством юмора, поэтому шутка Томджона имела оглушительный, невероятный успех. Пока посетители трактира воздавали почести Томджону и Громодаву, Хьюл вдруг почувствовал, что кто-то смущенно трогает его за плечо.
— Так вы оба при театре состоите? — почти трезвым голосом уточнил Шут.
— Ну да…
— Так, значит, это ради вас я проехал пять сотен миль…
Время действия следующей сцены сам Хьюл скорее всего обозначил бы как «Тем же днем. Немножко позже». Стук молотков, которые бодро чеканили мгновения быстрого взросления «Дискума», покоящегося в колыбельке из лесов, проникал в одно ухо Хьюла, некоторое время жил внутри головы, после чего выбирался наружу через другую ушную раковину.
Общие подробности ночного пиршества он все же мог припомнить. Гномы без устали поставляли им выпивку, в то время как Томджон лицедействовал во все новых и новых ролях. Потом все вместе, по настоянию Громодава, решили перебраться в другое местечко, затем почтили присутствием клатчскую забегаловку… дальше все смазывалось.
В общем, как выяснилось, принимает он на грудь крайне неумело. Большая часть эля все же попадала в рот.
Судя по омерзительному вкусу в ротовой полости, некое страдающее недержанием ночное существо тоже не промахнулось.
— Думаешь, что справишься? — спросил Витоллер.
Хьюл почмокал губами, тщетно пытаясь избавиться от мерзостного привкуса.
— Попробую, — кивнул Томджон. — История вроде бы интересная. Жестокий и коварный король правит королевством при помощи жестоких и коварных ведьм. Над замком проносятся бури. Вокруг — зловещие, непроходимые леса. Подлинный наследник престола вступает в смертельную схватку с заклятым врагом. Блеск клинка. Волнение, движение, шум. Плохой король гибнет. Добро торжествует. По всей стране звонят колокола.
— Можно запустить сверху розовые лепестки, — задумчиво промолвил Витоллер. — Я познакомился с одним человеком, который отдает их почти по себестоимости.
Теперь оба во все глаза смотрели на Хьюла, который выбивал беспокойную дробь по спинке собственного стула. Впрочем, через секунду взгляды всех троих переместились на кошелек с серебром, который Шут вручил гному. Витоллер уже мог не ломать голову, как изыскать средства на окончание строительства «Дискума», а ведь это был только задаток. Вот они, всемогущие частные пожертвования…
— Итак, ты готов ее написать? — спросил Витоллер.
— Дело, в общем-то, нехитрое, — согласился Хьюл. — Но… как-то не знаю…
— Я не хочу тебя заставлять, — предупредил Витоллер.
Три пары глаз продолжали буравить заветный кошелек.
— Что-то здесь не чисто, — отозвался Томджон. — С одной стороны, Шут вроде бы говорит правду. Но говорит он ее так, будто… не хочет, чтобы мы ему верили. Устами говорит одно, а глазами — совсем другое. У меня такое впечатление,
— Но с другой стороны, — поспешил заметить Витоллер, — кому будет хуже? Пиастры решают все…
Хьюл резко вскинул голову.
— Как ты сказал? — рассеянно переспросил он.
— Пьеса решает все, — поправился Витоллер.
И вновь воцарилось молчание — только Хьюловы пальцы упорно продолжали барабанить. С каждой минутой кошелек с серебром, казалось, прибавлял в объеме. Вскоре он грозил заполнить собой всю комнату.
— На самом деле решает все… — неестественно громко заговорил Витоллер.
— Насколько мне сдается… — начал Хьюл. Оба умолкли.
— Продолжай. Извини, что перебил.
— Да нет, пустяки. Говори, что хотел сказать.
— Я собирался сказать, — продолжил Хьюл, — что мы в любом случае в состоянии завершить строительство «Дискума».
— Нам хватит только на каркас и сцену, — напомнил Витоллер. — Больше денег не останется. Не будет ни люка из преисподней, ни люльки для спуска богов, ни вращающейся платформы, ни вееров для искусственного ветра…
— Но ведь раньше мы как-то обходились без этой мишуры, — возразил Хьюл. — Ты вспомни, как мы выступали! У нас и было-то всего несколько досок для помоста да отрез размалеванного холста. Зато сколько в нас жило рвения! А если нам нужен был ветер, мы сами махали веерами. — Он снова забарабанил по стулу. — Конечно, теперь можно даже не мечтать о машине для создания волн… Нужна-то махонькая такая. У меня как раз была идея со сценой кораблекрушения, вот там бы эту самую…
— Извини, ничего не выйдет, — помотал головой Витоллер.
— Мы же и так собираем толпы народа! — вскричал Томджон.
— Все правильно, малыш. Но мы берем с посетителей медные гроши. А ремесленникам нужно платить серебром. Вот и получается, что, если мы хотим стать состоятельными людьми… гражданами, — живо поправился он, — нам стоило родиться на свет плотниками. — Витоллер беспокойно поерзал на стуле. — Я и так уже должен троллю Христофразу больше, чем следовало бы…
Томджон и Хьюл уставились на него в полном недоумении.
— Да ведь это тот самый тролль, что отрывает у людей конечности! — воскликнул Томджон.
— И сколько ты ему должен? — спросил Хьюл.
— Вы, главное, не волнуйтесь, — поспешил успокоить их Витоллер. — С выплатой процентов я поспеваю. Пока что.
— Да, но что если ты не вернешь ему долг?
— Одну ногу и одну руку на выбор. Гном и юноша взирали на него с нескрываемым ужасом.
— Но как тебя угораздило…
— Угораздило, потому что я думал о вас обоих! Томджону давно пора выходить на большую сцену, ему вовсе не обязательно смолоду гробить здоровье, ночуя в фургонах под открытым небом и только понаслышке, от чужих людей, зная, что такое дом. А тебе, мой дорогой, пора остепениться, обзавестись всякими люками… веерами и прочими причиндалами. Это вы меня подговорили построить театр, а я подумал и рассудил, что так будет правильно. Что это за жизнь — скитаться по раскисшим дорогам, давать по два спектакля в день, развлекая кучку праздных крестьян, а потом обходить ряды с протянутой шляпой, словно мы просим милостыню? Я-то мечтал, что у нас будет приличное место, где мы поставим удобные места для зажиточных горожан, которые не станут закидывать сцену тухлыми помидорами. И я сказал себе — начхать, во что эта затея обойдется! Я же ради вас старался…