Ведьмы танцуют в огне
Шрифт:
В это мгновение он ненавидел всё, о чём думал: Эрику, Дитриха, его мать, себя, инквизицию и даже Бога, который был виноват в том, что ему безразлична судьба одного маленького человека. Может быть, Его пути и были неисповедимы и в конечном счёте вели к благу, но вот только Готфриду сейчас было наплевать на его пути и все блага, которые «ждут» его в будущем. Его разрывали на части желания и ненависть: он хотел быть с Эрикой, и больше не хотел её видеть никогда; хотел убить Дитриха, и пытался великодушно простить. Он хотел умереть, и хотел ожить. Ему хотелось забыть всё, но при этом запомнить каждую мелочь.
Ближе к утру, когда силы начали его
Эрика сидела перед уютно трещавшим камином, глядя в огонь и не замечая Готфрида. Он подошёл к ней и обнял сзади, прижавшись к мягким волосам, которые пахли пряными травами.
— Ну что ты делаешь, — сказала она, отстраняясь. — Не дыши мне так в шею, мне щекотно.
— Тогда я тебя зацелую, — ответил Готфрид и, обратив её лицом к себе, приник к губам.
Сколько же счастья впереди, сколько радости от вернувшейся любви…
Он проснулся днём, не помня, как доковылял до дома и рухнул на кровать прямо в одежде. Это был только сон? Привычная уже тоска снова навалилась. Казалось, будто она была чугунным шаром, который приковывают к нему, заключённому любви, каждое утро, и снимают только когда, он заснёт в беспокойстве. Неужто воспоминания теперь будут мучить его и по ночам?
Раньше ему снилось лишь то, чего он боялся, теперь же — то, чего вожделел. Но что больнее, что мучительнее: видеть картины ужасного будущего, которое, возможно, никогда не наступит; или же глядеться в отражения столь сладкого теперь прошлого, зная, что оно больше не вернётся?
Готфрид вздохнул и, отцепив шпагу от пояса, сбросил её с постели.
Он сполз на пол, нечаянно загнав ногой своё оружие под кровать. А когда он засунул руку за ним, то с удивлением обнаружил там мешочек с пучком трав внутри. Удивлённо смотрел он на то, что держал в руках, не понимая, как колдовское зелье могло попасть сюда. Но постепенно догадки начали озарять его ум, складываясь разрозненными кусочками в цельную картину. Итак, Дитрих, мог купить этот мешочек у какой-нибудь колдуньи, или даже сам собрать для него травы. Скорее всего он спрятал зелье в одну из первых ночей Эрики в этом доме — этим объясняются дурные сны Готфрида, которые его преследовали. Наверное Дитрих влюбился в Эрику с первого взгляда, иначе зачем бы он уговаривал её бросить? А едва он понял, что Готфрид не собирается избавляться от неё, вопреки всем уговорам друга, то обратился к каким-нибудь ведьмам. Благо возможность вызнать их имена у него была — пообещай в Труденхаусе любой пойманной, что отправишь на костёр всех её родных, и потом предложи «забыть» обещание в обмен на имя какой-нибудь могучей ведьмы. И эта ведьма, в обмен на деньги или услуги Дитриха, прокляла дом Готфрида, наслав на него эту нечисть…
Готфрид скрипнул зубами, сжав в руках мешочек с травами. Нужно будет проведать одну из этих «добрых» ведьм, если только такие бывают, и выспросить, что же это за травы…
Но сейчас были дела поважнее, и потому, взяв немного денег из тайника, Готфрид снова направился в «Синий Лев». Теперь его грызла злость, и потому хотелось напиться и выместить её на первом встречном. Он больше не пытался быть великодушным или понимающим — теперь его накрыла волна всепожирающего
До вечера он злился, разжигая свою злость хмельным пивом. Вспоминались слова и действия Эрики, Дитриха, и Готфрид злился ещё сильнее. Мысленно он продолжал давно законченные споры, жёстко прерывал своего бывшего друга и бывшую возлюбленную, насмехался над их идеалами и чувствами.
Теперь для него был только один праведник в мире — он сам. Злость давала силы бороться с горем, и всё бы было прекрасно, если бы не страх снова скатиться в ту пучину скорби, из которой ему с таким трудом удалось выбраться. Но едва страх этот вползал в сердце, как Готфрид отгонял его знатным глотком пива.
Ближе к полудню, когда он уже спал с открытыми глазами, его голова скорее по привычке, чем из необходимости переваривала события последних дней. Сейчас расставание с Эрикой не казалось чем-то вроде состязания: кто быстрее найдёт себе другую любовь, кто быстрее забудет старую… Она опережала Готфрида по всем пунктам. И хотя от этого ему становилось горько, он одновременно хотел и наверстать упущенное, и выйти из этой бессмысленной гонки. «Ну что же, — подумал он, — а ведь я могу обогнать тебя, проклятая дрянь. Я могу быть счастливее, ведь ты скоро наскучишь Дитриху, а я вот прямо сейчас могу найти себе женщину, которая будет любить меня всю жизнь, не оглядываясь на моё положение в обществе или заработок. Вот как раз идёт подходящая кандидатура».
И действительно, между столами, невдалеке от него, плыла девушка божественной красоты. Красоты, которую ей, несомненно, придавало и опьянение Готфрида. Она была одета в небогатое платье простой, не имеющей проблем с деньгами, горожанки.
На секунду охотник на ведьм залюбовался ею, но лишь на секунду. Он тут же достал гребень, выронил его, махнул на него рукой, вскочил, оправил волосы, и, натыкаясь на столы, пошёл к божественному видению на заплетающихся ногах.
— Фройляйн, прелестная фройляйн! Разрешите мне сопроводить вас до дома и обогреть…
От обилия выпитого пива слова его были трудно различимы, и речь больше напоминала мычание. Да, в общем-то, она и была пьяным мычанием. Не окончив мысли, Готфрид споткнулся об одну из лавок и грохнулся на пол. На счастье или на беду он успел ухватиться за подол той самой фройляйн, которой собирался отдать душу и сердце. Треснула ткань, и юбка порвалась, обнажив прелестные бёдра и исподнее несчастной девицы. Вокруг сразу же разбушевался океан звуков: одни начали громогласно хохотать, другие восхищённо охать и цыкать языками, совсем загнав девушку в краску.
— Пьяный бездельник! — к Готфриду подбежал разъярённый мужчина в коричневом камзоле и, ухватив его за ворот, рывком поднял его на ноги. — Ты оскорбил фрау! Извинись перед ней, ни то…
Он не успел договорить, потому что Готфрид оттолкнул незваного защитника и выхватил шпагу. Мужчина отпрянул, а посетители вокруг разом вскочили со своих мест, схватившись за оружие.
Повисла неловка пауза. В центре зала стоял Готфрид, нацелив остриё шпаги с крестом на клинке в грудь защитника дамы. Дама стояла позади него, прикрывая ноги остатками платья. Вокруг них, напряжённо держа руки кто на оружии, а кто на спинках стульев, застыли посетители пивной. Вдалеке слышался топот охранников, которые спешили на место конфликта.