Ведьмы танцуют в огне
Шрифт:
Анна Фогельбаум, после того, как её попросили подтвердить вчерашнее признание, снова начала говорить, что верует только во Христа, и что вчера её заставил солгать исключительно дьявол. Так почти всегда бывает — посидит ночь в камере, ужаснётся своей участи, а наутро начинает отпираться.
Руки её, после вчерашней пытки, висели как плети — вывихнутые суставы отзывались жуткой болью при каждом движении и отказывались служить. В серых глазах стояла мука, и, казалось, что она вот сейчас упадёт в беспамятстве на холодный каменный пол.
— Айзанханг, начинайте пытать её, — махнул
Готфрид кивнул. Понимая, как у ведьмы болят руки, он подошёл к неровно оштукатуренной стене, на которой был развешан палаческий инструмент, и кое-что снял оттуда. Два небольших тисочка, в пядь длиной, куда вставлялись пальцы несчастного.
Фазольт оценил его выбор.
— Послушай, ведьма, — предупредил он. — Мы собираемся применить тиски для пальцев. Ты до сих пор будешь искать оправдания?
Ведьма резко помотала головой. Как будто язык проглотила от страха. Знает, видать, что становится с пальцами после того, как их укусят эти вот тисочки.
Фазольт кивнул палачам.
— Дитрих, держи, — приказал Готфрид.
Секунда — и крепкие руки Дитриха ухватили её, верёвка затянулась на запястьях. Потом он перехватил грудь ведьмы поперёк, а другой рукой взялся за её связанные и извивающиеся руки. Анна заплакала от боли и страха — плечи, должно быть, причиняли ей адскую боль при каждом движении, а тут грубый Дитрих ухватил её так, что даже у крепкого мужика кости хрустнули бы.
Готфрид надел ей на растопыренные пальцы левой руки одно из своих приспособлений. Красивые, женственные пальчики, которым если и стоит работать, то только ощипывая спелый виноград с вьющихся лоз. И потемневшие от времени тиски, отполированные множеством рук, кривые, сделанные, видимо, самым ленивым подмастерьем, с выщербленным винтом в середине. Один только их вид наталкивал на мысли о раскаянии.
— Признаёте ли вы, Анна Фогельбаум, что в ночь на первое мая подписали договор с дьяволом, отдав ему свою бессмертную душу в обмен на мирские блага? — начал читать Фазольт с одной из бумаг.
Руки повернули винт, железные челюсти тисков сомкнулись на кончиках пальцев. Ещё поворот, и фаланги хрустнули, ногти смешались с плотью в сплошном месиве.
— Признаю! — выкрикнула Анна и разревелась, с ужасом глядя на свои когда-то тонкие и женственные пальчики.
— Признаёте ли вы, что с помощью колдовства наносили вред людям и животным?
— Признаю!
— Как это происходило?
— Я варила колдовские зелья, морила скот. Собирала лягушек в горшок, чтобы вызвать дождь.
— Возможно вы просто хотите прекратить свои мучения, сознаваясь во всём, — задумчиво сказал инквизитор. — Вы раскаиваетесь в содеянном?
— Да, ваша честь, — пробурчала ведьма, опустив голову.
Иоганн Шмельциг записал признание. Фазольт вздохнул, подпёр голову рукой и начал без особого интереса рассматривать инструмент на стене, пережидая, пока ведьма успокоится, пока утихнут её рыдания. Из соседней комнаты донеслись жуткие крики. Кричала женщина, захлёбываясь рыданиями, но сквозь её плач были слышны холодные и жёсткие голоса инквизиторов.
Фазольт начал читать дальше:
— Назовите соучастников шабаша.
— Никого
— Тиски!
— Рудольф Путцер! — закричала она, но Фазольт лишь поморщился.
— Не нужно называть тех, кого мы уже поймали, ведьма! В твоих же интересах отвечать чётко и быстро, и тогда ты потерпишь меньше мучений. Неужто дьявол даёт вам мётлы и колдовские мази, но забирает остатки разума?
Ведьма молчала.
— Ну? Так кто ещё, кроме известных нам, был на шабаше?
Она попыталась что-то промычать, но остановилась.
— Тиски!
Ведьма вновь закричала.
— Кто? — давил судья.
— Мария Вагнер, Альберта Фегер! — выкрикивала она, задыхаясь. — Они привели меня, я никого больше там не знаю!
— Неплохо, — одобрительно кивнул Фазольт. — Сможете подтвердить это на очной ставке? Отлично. Герр Шмельциг, подготовьте приказ об аресте Марии Вагнер. Где она, кстати, живёт?
Ведьма рассказала ему всё о троих еретиках, и её отправили обратно в камеру. Слишком быстро сдалась, обычно держатся подольше. Молодая ещё.
Потом Готфрид с Дитрихом отправились в ратушу.
— Как думаешь, отпустит нас пораньше? — спросил Дитрих.
— Наверное. Пятница ведь.
— Ох, надеюсь. У меня сегодня ещё дела есть — надо мамке помочь, да в пивную сходить. Пойдёшь со мной?
— Нет, — Готфрид помотал головой. — Меня Эрика дома ждёт.
— Тебе эта баба дороже пива, — буркнул Дитрих.
Они поднялись к кабинету викария и постучали.
— А, Айзанханг, извольте зайти.
— Простите, — сказал Готфрид, просовываясь в дверь. — На сегодня будут ещё поручения?
— Здравствуйте, — невпопад вставил Эбенхольц.
— Нет, нет, — замахал руками Фёрнер. — Байер может быть свободен, а вы заходите, посидите с нами.
— Разрешите сообщить Байеру?
— Извольте.
Готфрид на мгновение выглянул из кабинета и сказал Дитриху, что тот свободен.
— А ты? — удивился тот.
Готфрид пожал плечами и вернулся в кабинет.
— Именно! — викарий снова погрузился в прерванную беседу. — Не ведьмы одиночки, большинство из которых просто малолетние фантазёрки, а настоящий ковен, я бы даже сказал, conventus professionalis!
— Фридрих, а ты знаешь, что означает слово ковен? — еле сдерживая возбуждение, спросил Вольфганг.
Фёрнер подозрительно посмотрел на него и осторожно ответил:
— Знаю. Это колдовская община.
— Да нет, — отмахнулся демонолог. — Я говорю об этимологии, корнях этого слова…
Лицо Фёрнера сделалось обречённым, но он терпеливо молчал.
— Слово «ковен», — продолжал Эбенхольц, — происходит от латинского «convenio», что означает сходиться, съезжаться, собираться… э-э… сейчас, — он пролистал свою книжицу и ткнул пальцем в записи. — Ага, «означает сходиться, съезжаться, собираться, общаться, встречаться, соглашаться, соответствовать, подходить, сочетаться, соединяться, сцепляться, а так же спариваться и вступать в половую связь». Что очень интересно, учитывая то, что еретики не только «встречаются» и «общаются» на своих шабашах, но так же вступают в половую связь в отвратительных оргиях.