Ведомые 'Дракона'
Шрифт:
Тактично прервав разговор, генерал Толбухин связался по телефону с командующим воздушной армией и предложил ему послать бомбардировщиков и штурмовиков для нанесения ударов по отходящим с плацдарма колоннам вражеских войск. Именно предложил, а не приказал. Откровенно говоря, нас удивила и восхитила такая демократичная форма постановки боевой задачи.
Примерно около часа мы пробыли у генерала Толбухина. Никто не прервал нашего разговора, и сам командующий ни разу не поторопил нас, хотя у него было, конечно, немало других дел. Невольно подумалось, что генерал принадлежит к той категории руководителей, которые всегда четко
Возвратившись из штаба фронта, мы узнали, что полку предстоит не только сопровождать бомбардировщиков и штурмовиков на никопольский плацдарм, но и участвовать в нанесении ударов по отступающим вражеским колоннам. Молодые летчики оживились, настроение у них поднялось. Они радовались; что придется много летать. Да и задач таких многие из них еще не выполняли.
Началась, боевая работа. По нескольку раз в день летчики поднимались в воздух. Они чувствовали себя хозяевами в небе над вражеским плацдармом. Ни огонь зениток, ни наскоки "мессершмиттов" не могли укротить их боевого порыва. Наши истребители бомбили переправы через Днепр, уничтожали из пушек и пулеметов живую силу и технику врага.
...Вот бросил свой самолет в пике Александр Туманов. Под ним - колонна вражеских автомашин. От истребителя к земле потянулись пушечные и пулеметные трассы. Вспыхнула одна машина, другая. Теперь пора выводить самолет из пикирования. Туманов потянул ручку управления на себя, и послушный "як" вышел в горизонтальный полет. Но в этот момент зенитный снаряд попал ему в мотор, и самолет загорелся.
Высота около двухсот метров. Прыгать с парашютом невозможно, да и некуда - везде фашисты. Секунды раздумья, и Туманов направляет свой горящий самолет к переправе. Ему хорошо видны фашисты, в панике бросающиеся в воды Днепра.
– Прощайте, друзья! Погибаю за Ро... - в последний раз услышали мы по радио взволнованный голос Александра Туманова.
Над переправой взметнулся огромный столб дыма и огня. Он встал над водой, словно суровый памятник мужественному советскому патриоту.
Траурным выдался этот день. Люди ходили хмурые, молчаливые. Невозможно выразить словами всю нашу боль и печаль. Мы лишились одного из лучших летчиков - любимца полка.
Вечером в дом, где жили Туманов и я, пришла Шура - его невеста. Я знал о крепкой и чистой взаимной любви этих замечательных молодых людей и постарался успокоить девушку. Но она была настолько убита горем, что, казалось, не слышала моих слов. Я взял фотографию Саши, которая стояла в рамке на моем столе, и молча протянул ей.
Когда Шура ушла, я невольно взглянул на койку Туманова и вспомнил наш вчерашний ночной разговор. Саша вернулся домой поздновато. Тихо разделся, лег и, закинув руки за голову, задумался. Лунный свет скупо освещал его немного грустное лицо, обрамленное кудряшками светлых волос. Вдруг он чему-то улыбнулся и посмотрел в мою сторону. Я понял, что ему. не терпится поделиться своими сокровенными мыслями.
– Что с тобой, Саша? - негромко спросил я.
– Понимаешь, тезка, - ответил он. - У меня сейчас какое-то странное состояние. Будто я парю высоко-высоко над землей. А вокруг звезды. И в свете каждой - ее улыбка.
– Был у Шуры?
– Да. Удивительный она человек, - задумчиво продолжал Саша. - Вроде обычная, неприметная
– Просто ты ее любишь.
– Люблю? - удивленно переспросил Саша. - Нет, здесь требуется какое-то другое слово. Люди говорят: люблю летать, люблю спать, люблю читать. Издергали и обесцветили это слово! Будь моя воля, я разрешил бы употреблять его только в одном значении...
– Подожди, - возразил я, - реформами в языке потом займешься. А сейчас скажи: что надумал делать?
– Договорились, что после войны поженимся.
– А зачем ждать, если встретил человека по сердцу? Бери пример с Федорова. Смотри, как хорошо получилось у них с Валентиной. Даже свадьбу сыграли.
– Я думал об этом, - вздохнул Саша. - Только ведь война идет, со мной и с ней всякое может случиться. Как потом перенести утрату.
– А Иван - исключение, - добавил он после некоторого раздумья. - Таким, как он, сто лет жить... Заколдованный...
Мне хотелось спросить, почему он считает Федорова заколдованным, но я сдержался. Иван тоже был моим другом, и нехорошо, неприлично рассуждать, даже думать о том, сколько лет он проживет.
– Да и Тимофея Евстафьевича не хочется подводить, - продолжал Саша. Он уже столько взысканий из-за нас нахватал... За одного Ивана два получил.
"В самом деле, - подумал я, - Пасынок - мастер получать взыскания"... И не за какие-то там серьезные упущения по службе, нет. Скорее - за прямоту, за неумение быть дипломатом, за смелость в решении вопросов, выходящих за рамки обычных. Он не побоялся, например, организовать фронтовую свадьбу Федорова или выступить в его защиту на суде. За это и был в обоих случаях наказан. Если Пасынок заметит какое-либо безобразие, он прямо говорит об этом, независимо от того, кем оно допущено. Даже нам, которых он называл другами, крепко доставалось от него, когда мы что-то делали не так, как нужно. Но мы уважали, любили его и до самого конца войны по старой привычке называли комиссаром.
– О чем задумался? - услышал я голос Саши.
– О Тимофее Евстафьевиче.
– Знаешь, а что, если завтра я поговорю с ним?
– Правильно. Сам хотел тебе посоветовать.
– Так и сделаю. - Туманов снова помолчал, потом неожиданно спросил: - А ты с женой когда-нибудь ругался?
Я растерялся от такого вопроса. Почему его вдруг заинтересовала моя семейная жизнь? Потом понял: надумав жениться, Саша хотел побольше узнать о том, как относятся друг к другу два человека, решившие всю жизнь прожить вместе. Хотя среди мужчин и не принято откровенничать по этому поводу, я все же, в порядке исключения, немного рассказал о ней.
– Ругаться вроде не ругался, - ответил я, - но разногласия иногда бывали. Не принципиальные, конечно.
– А без них нельзя?
– Думаю, что нет, - ударился я в философию. - Говорят, на свете нет двух одинаковых людей по взглядам, характерам, наклонностям. А если это так, то противоречия обязательно будут. Сходили, скажем, в кино. Ей понравилась картина, а ему не очень. Начинают спорить. Вот и возникают трения. Иногда из-за таких мелочей даже семья распадается.
– У нас не распадется, - убежденно сказал Саша. - А теперь давай-ка спать. Завтра летать.