Ведомые
Шрифт:
Он идет следом с ворчанием, которое может означать как раздражение, так и веселье, трудно сказать. Но я знаю одно: этого человека нужно дразнить и бросать ему вызов больше, чем кому-либо из моих знакомых. Иногда я спрашиваю себя, не ждал ли он этого, не сходил ли с ума от скуки?
Или ждала только я? Теперь все ощущается странным и вовсе не таким, как было раньше. До того, как я начала двигаться по жизни. Теперь я осознаю каждый шаг. Я ощущаю его руку, зависшую над моей поясницей, когда он идет рядом, и ровное дыхание, когда мы спускаемся в
Предвкушение пронзает меня, и это не потому, что мы выходим вечером, это потому, что я с ним.
Молча мы спускаемся по лестнице и идем к арендованной машине. Не важно. Это комфортная тишина, такая, какая бывает с человеком, которого знаешь вечность. Полагаю, совместный сон сделал происходящее таким.
Он привозит нас в клуб с длинной очередью снаружи. Не удивляюсь, когда подъезжаем прямо к входу, и кто-то проводит нас внутрь к огромному негодованию людей в очереди.
Внутри клуб забит. Красивые женщины, практически раздетые, извиваются и раскачиваются в такт музыке. И с явным интересом наблюдают за передвижением Габриэля. Несколько рук протягивается, чтобы погладить, пробегая по его плечам и рукам. Одна смелая дама даже умудряется схватить его за задницу.
Я даже не осознаю, что шиплю на нее, словно кошка, пока Габриэль не берет меня за локоть и не уводит оттуда.
— Спрячь когти, Болтушка. Моя честь в безопасности.
— Я почти уверена, что называть женщин кошками — это сексизм, — отзываюсь я, не обращая внимания на то, что сама секунду назад думала о себе так же.
Он не удостаивает меня взглядом.
— Сдам свою карту феминиста по возвращении домой.
Домой. Нет, не буду слишком сильно наслаждаться этим словом. Это временно. Все это временно. И если буду повторять достаточное количество раз, в конце концов, сама в это поверю.
Габриэль прокладывает дорогу в бар, а я осматриваю сцену, пока делает заказ. Затем возвращается с двумя холодными коктейлями.
— Черный мохито, — произносит, передавая мне один. — Очевидно, фирменный.
Видеть его выпивающим — настолько редкое событие, что, когда он это делает, я замечаю:
— Ты не увлекаешься выпивкой, потому что твой отец...
— Был алкоголиком? — подсказывает он сухо. — Частично. И мне не нравится терять контроль.
— Нет. Я и не предполагала, что ты станешь.
Хотя я бы хотела это увидеть. Не в уродливом виде, а становится ли Габриэль в постели неконтролируемым? Вся эта ледяная сила, превращающаяся в пороховую бочку тепла и желания.
В этот момент своими голубыми глазами он рассматривают мое лицо.
— Почему ты зарделась?
— Не зарделась. Мне жарко, вот и все.
Делаю большой глоток напитка. Боже, он хорош. И опасен. Не могу напиться с Габриэлем. Боюсь, мой рот будет извергать всевозможные непристойные предложения.
Он с сомнением смотрит на меня, но больше ничего не говорит.
Пока мы пьем, несколько техников возятся на сцене, готовясь к концерту. Я наклоняюсь ближе к Габриэлю, чтобы быть услышанной сквозь
— Ты знаешь, кто играет?
Он самодовольно смотрит на меня.
— Терпение, Болтушка.
К тому времени, как мы заканчиваем с напитками, свет гаснет. Габриэль ставит наши бокалы на барную стойку и берет меня за руку. Я чувствую тепло его ладони и то, как крепко он сжимает мою, пока ведет через толпу, ближе к сцене. И не удивительно, что люди расступаются перед ним.
Он не останавливается прямо перед сценой, а идет немного в сторону, так что мы протискиваемся между людьми. Погаснувший свет резко вспыхивает красным и желтым. Группа выходит на сцену и люди приветствуют ее. Фронтмен группы — женщина. Рядом с ней три гитариста, ударник и парень за микшером.
Габриэль потихоньку движется мне за спину, как будто становится преградой между мной и остальными людьми. Я чувствую кожей тепло его тела.
А потом группа начинает играть. Это не совсем та музыка, которую я ожидала услышать. Фламенко, смешанное с современными стилями — фанком, хип-хопом, даже с нотками Болливуда, создающее звук, не похожий ни на что услышанное мной ранее. Счастье пронзает меня, словно молния. Я вздрагиваю и поворачиваю голову.
Габриэль смотрит на меня с улыбкой. Он не говорит ни слова, нет необходимости. Достает бутон розы из заднего кармана. Когда поднимает его, не успеваю уловить. Я слишком потрясена, стоя с разинутым ртом, пока он заправляет его мне за ухо.
— Вот так, Дарлинг, — говорит Габриэль. — А теперь потанцуем.
Он кладет руки на мои бедра и начинает двигать нас под музыку, подхватывая ритм. Мое тело отвечает. А я настолько шокирована тем, что он добровольно танцует, что даже не могу связно мыслить. Поэтому не делаю этого. Позволяю музыке захватить меня, отдаюсь умелым рукам и покачивающемуся телу Габриэля.
А он умеет танцевать. Не знаю, почему я удивлена. Его поступь лучше моей, и я следую его примеру, смеясь и проявляя больше энтузиазма, чем изящества. Кажется, он не возражает. Наши глаза встречаются, и танцующие люди вокруг меня отступают. Есть только он. Его бедра двигаются вместе с моими, сердце колотится в груди.
Теплые руки гладят мои бока, едва касаясь. Я дрожу, льну ближе, руками обнимая его шею. Его тело твердое и горячее. Ладони скользят по моим рукам. Переплетая пальцы, он поднимает мои руки над головой, полностью контролируя ситуацию.
Этот танец не грязный. Всегда вежливый и сдержанный Габриэль сохраняет между нами небольшую дистанцию. Не важно. Он танцует со мной, и я оживаю, наслаждаясь моментом.
Одним движением запястья он разворачивает меня так, что юбка закручивается вокруг бедер, а затем возвращает назад, опрокидывает и снова кружит.
Я смеюсь и смеюсь. Никогда так не танцевала, движения традиционные, но немного изменены. Мне нравится. Он взял мою мечту и осуществил ее. Для меня.
Наши взгляды встречаются и замирают. В его глазах улыбка и вопрос: «Ты этого хотела?»