Ведомые
Шрифт:
— Готова, — отвечаю и ударяюсь с ней кулаками.
Песня начинается, и больше я уже не могу нервничать. Бренна, верная своему слову, дерзко исполняет свою партию, вращая бедрами. Она шлепает по своей попе и Рай воет, смеясь так сильно, что по его лицу текут слезы.
И все они смотрят на нее с гордостью и восхищением.
А потом наступает моя очередь.
Я не задумываюсь. Песня захватывает. Я танцую, кружусь и Бренна присоединяется ко мне. Это освобождает, я понимаю, почему ребята ночь за ночью надрывают свои
— Жги, Софи, — кричит Джакс, аплодируя.
Так я и делаю. Я читаю рэп о красивых мечтах, широких штанах, трясу задницей, когда заходит он.
Это действительно впечатляет, что мужчина может просто войти в комнату и все вокруг останавливается.
В смысле, на заднем плане еще играет музыка, но все застыли, будто он нажал на паузу.
Габриэль тоже застывает, брови сходятся над высокомерно задранным носом. Безупречно одетый в синий костюм, с платиновыми запонками, поблескивающими в тусклом свете, он король всего, что видит. Парни в этой комнате, может, и самые знаменитые рок-звезды в мире, но они стоят перед ним и молчат, как упрямые дети, пойманные на краже спиртного из запасов отца.
Словно подчеркивая эту мысль, Рай внезапно указывает на меня.
— Она заставила нас!
— Мы ничего не трогали, — драматично вопит Киллиан, размахивая руками. — Замок на баре уже был сломан!
Сказанное снимает напряжение, и все смеются. Ладно, все, кроме меня и Габриэля.
Потому что его взгляд сосредоточен на мне. И я не могу отвести своего.
Почему он? Почему один прямой взгляд этого мужчины способен парализовать мое тело, отобрать дыхание, делая кожу горячей и липкой?
Тогда в самолете я не лгала. Он самый привлекательный мужчина, которого я когда-либо встречала. Но то, что я чувствую, когда мы молча оцениваем друг друга, не имеет ничего общего с тем, как он выглядит.
Вовсе не его мужская красота заставляет мою душу болеть как незаживающую рану. Не она заставляет сердце опуститься в пятки, а губы стать чувствительными. И однозначно не она порождает во мне желание преодолеть короткую дистанцию между нами, обнять его и крепко прижаться.
Он выглядит изрядно потрепанным. Худое лицо, тени под аквамариновыми глазами. Взгляд выражает боль, тоску, потребность. Я вижу, хотя и уверена, что он не хочет этого. Я всегда замечаю одиночество.
Может, потому что оно отражает мое собственное.
Мы оба эксперты в сокрытии себя настоящих за публичными масками. Я шучу и улыбаюсь. Он прикидывается роботом.
Караоке-машина со щелчком останавливается. Я все еще не могу отвести взгляд от Габриэля. Я скучаю по нему. Слишком сильно.
Он ни с кем не здоровается, даже не двигается с места в дверном проеме.
— Время уходить, — бормочет Джакс, и все шаркают, хватают инструменты, вещи, Киллиан забирает текилу.
Они выходят без единого слова.
Голос Габриэля звучит хрипло, когда он наконец решает заговорить:
—
Его взгляд скользит к микрофону, который я все еще держу в руке, и вспышка смеха озаряет его глаза, прежде чем возвращается нейтральное выражение.
Я вспотела и покраснела, мое сердце учащенно бьется от резкой остановки танца.
— Я так плохо выгляжу? — это дешевая тактика, но неуверенная часть меня нуждается в какой-то подсказке. А он так и не сдвинулся от входа.
Он смотрит на мою грудь, изгиб бедер, заставляя все эти места ожить, стать чувствительными и нуждающимися в прикосновениях. И снова встречается со мной взглядом.
— Вообще-то очень хорошо.
Черт, это не должно распалять меня. Я кладу микрофон, делаю глоток пива. Теперь оно теплое и выдохшееся.
— Тебе стоило позволить им остаться.
— Я не просил их уходить, — мягко произносит он со слегка раздраженным и при этом озадаченным выражением лица.
— А тебе и не надо. Ты появляешься, и все разбегаются, как тараканы на свету.
Его ноздри раздуваются от явного раздражения. Я игнорирую это.
— Почему так? Почему ты не позволяешь здесь никому находиться? — Делаю шаг ближе. — Почему ты никого не впускаешь?
— Ты здесь, — горячо возражает он и отводит взгляд, будто ему больно смотреть на меня. — И я впустил тебя.
— В самом деле?
Теперь мое сердце грохочет, разгоняя кровь по венам со слишком большой скоростью. Что заставляет меня нервничать.
Габриэль хмурится.
— А ты не заметила?
Делаю еще шаг, отчего он напрягается.
— Ты действительно уезжал по делам?
— А по какой другой причине?
Еще шаг. Достаточно близко чтобы уловить его запах. От него исходит жар, несмотря на внешнюю холодность. Он смотрит на меня свысока. Высокомерный ублюдок.
— Выглядишь дерьмово, — говорю я.
Он усмехается.
— Что ж, спасибо, Дарлинг. Я всегда могу рассчитывать на твою искренность.
— Да, можешь. — Я смотрю вверх на него. — Ты похудел. Цвет выго...
— Софи, — со вздохом прерывает он. — Я целый день был в дороге. В гребаном самолете. Я устал и хочу спать. — Он наклоняет голову, вызывающе вздернув подбородок. — Ну что, пойдем?
Секунду я могу только моргать.
— Ты, в самом деле, рассчитываешь, что я теперь буду спать с тобой?
Упрямый твердый подбородок поднимается.
— Ты обещала мне каждую ночь, если я захочу. Что ж, я хочу.
— Нет, пока не скажешь, где был.
— Что?
Я наклоняюсь, почти касаясь носом лацкана его безупречного костюма, и делаю глубокий вдох. Выпрямляюсь с сердитым взглядом.
— Ты мог принять душ, но твой костюм пахнет сигаретами и парфюмом.
Его глаза сужаются, превращаясь в узкие щелочки.
— На что ты намекаешь?
— Ты уезжал, чтобы с кем-то потрахаться?