"Ведро незабудок" и другие рассказы
Шрифт:
Я думал о ней, молившейся в поле, где никто не отвлекал ее от главного ее подвига, ради которого она претерпевала невероятные лишения. И вдруг стало понятно, отчего разговор с Богом не может происходить по законам изящной элоквенции (красноречия. — Прим. ред.), а может быть лишь таким, как в разговоре блаженных, когда «словеса мутны». Да и что скажешь, когда душа приходит в умиление или преисполнена покаянным чувством.
Сказать хочешь много, но не можешь ничего произнести, кроме «Господи, помилуй!» Говоришь невнятицу и чувствуешь, что становишься тем самым юродивым, кому уже ничего
Я почувствовал, что хочу стать иным, но не просто измениться, а избавиться от того, что заставляет по колено быть в земле: в хлопотах, суете и тревогах... Но тут же понял, что не смогу. Никогда. Никогда не сбросить этого ярма собственной самости и кабальной привязанности к миру. Никогда не сделать того, что смогла сделать Ксения.
Подвиг юродства всегда ценился на Руси выше всякого иного подвига. Юродивых почитали и цари, и простые люди. В безбоязненном обличении пороков и сильных мира сего, в пренебрежении установленными нормами и правилами поведения юродивые демонстрировали иную, высшую правду, не знающую земных условностей и ограничений.
Размышляя о блаженной Ксении, я пришел к невеселым заключениям. Современным людям, выросшим в отрыве от православных традиций исторической России, трудно понять сущность ее подвига. Даже те, кто постоянно обращаются к ней в молитвах, вряд ли толком понимают, чем она заслужила великую милость у Бога. А если бы нам пришлось столкнуться с ней, с такой, какой она была при жизни, кто из ее нынешних почитателей не прошел бы мимо безо всякого желания пообщаться с ней? Многие ли нынешние домохозяйки пустили бы бродяжку в рваном мужском одеянии на ночлег?
Если торговцы и извозчики наперебой зазывали ее к себе взять чего-нибудь в лавке или проехать хоть до ближайшего дома, а матери старались подвести к ней детей, чтобы она погладила их по головке, то современные хозяева магазинов вряд ли бы пустили ее на порог. А уж если бы она прикоснулась к новорусскому чаду, наверняка не обошлось бы без вызова полиции.
Боюсь, что многие из нас отнеслись бы к ней как к одной из бродяжек, с некоторых пор появившихся в немалом количестве в наших городах. А ведь не исключено, что и среди этих несчастных под лохмотьями скрываются святые души и наши внуки будут испрашивать у них молитвенной помощи, недоумевая — как это наши православные деды-бабки не смогли разглядеть в них святых...
Одной из главных побед безбожия явилось всеобщее двоемыслие. У нас как-то все пошло «параллельным курсом». Молитва, хождение в церковь, чтение духовной литературы — сами по себе. Дела милосердия — это уже другое дело, а исполнение заповедей и исправление жизни так, чтобы быть «светом миру», — это уже «высший пилотаж», к которому и приступать страшно. «Это нам не по силам, а коли так, то и стараться нечего». Подвиги нужно брать по силам. А поскольку сил нет, то какие тут подвиги? Ну какой, право слово, из меня подвижник...
Живем потихоньку, не заносимся, подвигов на себя не берем. Но у той, которая превозмогла собственную немощь и понесла подвиг, редчайший даже для святых, постоянно просим помощи. И помощь эту получаем. Ксения Петербургская — это проверенная
Когда ее полуразвалившаяся часовня была обнесена дощатым забором и было установлено постоянное дежурство, чтобы не допускать к ней никого, а за хождение в церковь выгоняли с работы и из институтов, народ постоянно приходил к Ксеньюшке и оставлял ей записки с изложением своих бед и просьб. Записки эти перебрасывали через забор, втыкали в щели между досок, а все доски забора были испещрены словами мольбы и благодарности за оказанную помощь.
Помимо просьб об «улучшении жилищных условий» (народ уверен, что по этой части ей нет равных, разве что Спиридон Тримифунтский), можно было прочесть самые невероятные прошения. Я запомнил некоторые из них: «Ксеньюшка, сделай так, чтобы мой пьяница уехал к тетке в Улан-Удэ» или «Ксеньюшка, помоги сдать экзамен по научному атеизму». «Ксеньюшка, сделай так, чтобы Сережка бросил Ленку и вернулся ко мне». К Спиридону Тримифунтскому с подобными просьбами, пожалуй, не обращаются.
Самое удивительное — это то, что с просьбами к Ксении блаженной зачастую приходили совершенно не церковные люди. Мне не раз приходилось объяснять, как пишутся записки и для чего они пишутся. Чем отличается молебен от панихиды и почему в часовне не причащают. Часто к Ксении приходят по чьему-то совету или просто узнав, что есть такая святая, которая помогает всем, не спрашивая — православный ты человек или не очень. За ней крепко утвердилась слава всенародной заступницы. Приходят изнемогающие от жизненных тягот и болезней, в ситуациях, когда неоткуда ждать помощи.
Приходят поблагодарить за исполнение просьб, приходят из любви к блаженной просто помолиться. Говорят, что иногда ее видят в толпе молящихся или читающей написанные ей записки.
Приезжают чудаки, с трудом понимающие, для чего приехали. Один шахтер из Макеевки так объяснил цель своего приезда: «У Ленина семь раз был, а у Ксении ни разу. Да тут еще теща просила помолиться. Целую свитку написала».
У Ксеньюшки все просто. И помогает она не совсем так, как другие святые. Иногда происходят ситуации совершенно немыслимые. Ее попросили помочь получить новую квартиру, а вместо квартиры происходит пожар. И лишь через некоторое время, получив-таки квартиру, погорелец понимает, что только таким способом в его положении можно было обрести новое жилье.
Кого только не увидишь возле часовни! И православных греков, и сербов, и потомков белых офицеров из Парижа и Америки. Потеряешь чей-нибудь телефон и не знаешь, как найти человека, приходишь к часовенке, а он, родимый, тут как тут. Стоит в уголке, молится.
Помимо записок, по-прежнему оставляемых у часовни, приходят еще и письма со всех концов света с удивительным адресом: «Петербург, Ксении блаженной». Эти письма работники почты передают настоятелю храма Смоленской иконы Божией Матери.