Ведро, тряпка и немного криминала
Шрифт:
— Чего вы улыбаетесь? — уточняет Хучик все там же сократовским голосом.
Не знаю. Если я начну объяснять, что конкретно меня веселит, то мы тут застрянем на полчаса, а мент в конце речи, наверно, обидится. Взглянув в его хрустально-голубые глаза, я неожиданно понимаю, что знаю отличный способ уйти от дурацких вопросов. Тут главное, чтобы новые не посыпались.
— Вообще-то я не уборщица! Уже целых два дня. Борис Семеныч меня уволил.
Раскрываю глаза пошире в ожидании реакции окружающих. И дожидаюсь:
— Она всегда такая странная? — уточняет Костылев.
Ну
Ну что за незадача! Коварный Хучик нарисовался как раз в тот момент, когда я почти подобралась к свидетелю. Хотя… если быть откровенной, не знаю, смогла бы я вытащить из Костылева какие-нибудь сведения даже в том случае, если бы он «купился» на байку про «физичку, преданную своему предмету душой и телом, но временно вынужденную преподавать вульгарные труды». Директор прав: какой-то он все-таки странный. Конечно, для человека, который потерял и сына, и дочь, такое поведение вполне объяснимо, только Борис Семенович говорит, что этот тип вызывал у него подозрения и до трагического убийства.
И еще кое-что. Сейчас мне почему-то кажется, что я уже видела Костылева раньше. Когда-то давно, совсем мельком… не знаю.
А, впрочем, стоит ли ломать голову? Вообще-то он должен ходить на родительские собрания — наверно, мы виделись где-нибудь в школе.
15
На следующий день после неудавшегося визита к Костылеву я собираюсь предпринять беспрецедентную вылазку на дачу нашего физика, чтобы спокойно пошарить в его вещах в отсутствие хозяина и ментов. Уверена, дверь опечатана, но вряд ли доблестные стражи правопорядка решили примерить на себя ремесло плотников и заколотили разбитое окно. Скорее всего, милейший Федор Иванович ограничился тем, что позвонил родным пострадавшего и сказал:
— Этот ваш мерзкий физик…
Нет, вряд ли. Не думаю, что наш Хучик назвал бы физика мерзким, пусть это и правда. Скорее всего, он выразился как-нибудь так:
— Добрый день! Вас беспокоит такой-то!.. Ваш сын/муж/брат/сват Валентин Данилов получил два пулевых ранения и находится в реанимации! Кстати, на его даче разбито окно и…
В таком случае ни один нормальный родственник до разбитого окна не дослушает. А если дослушает, побежит не на дачу, где холодно, мокро и грязно, а в ту же больницу со свежими фруктами. Ну, или к аптечке за валидолом.
Так что если я успешно доеду до той деревушки и доберусь до его хибарки, на месте может быть три варианта:
1. Окно осталось не заколоченным — коварная уборщица с криминальным прошлым пролезает внутрь и устраивает небольшой обыск (не знаю, осталось ли что-нибудь
2. Окно заколочено, дверь закрыта, никого нет — печально вздыхаю, произвожу наружный осмотр, обхожу близлежащие дачки в поисках соседей и иду разрабатывать другую версию.
3. На даче уже кто-то есть — если это не Хучик с ментами, напрашиваюсь в гости и пытаюсь разговорить (в противном случае лучше тихонько свалить — чую, влетит мне за детективную деятельность, ой как влетит). Конечно, всегда есть вариант, что там обосновался неизвестный злоумышленник с пистолетом, но с таким же успехом он может подкараулить меня, например, у подъезда.
А если мне все же не повезет наткнуться на злоумышленника с пистолетом, то остается одно…
Продумать, что остается, не успеваю, потому, что звонит телефон. Похоже, что Хучик таки решил устроить мне за вчерашнее. Однако я обещала брать трубку, когда он мне звонит, и стараюсь выполнять это обещание независимо от времени суток и обстановки.
Хватаю телефон и облегченно вздыхаю — не Хучик. На тусклом экране высвечивается «Катя Школа», я мигом жалею, что записала ей свой новый номер и обреченно нажимаю на кнопку:
— Алло!
— Марина, привет, — бормочет подруга. — Как дела?
— Нормально, а у тебя?
Угу, нормально, сейчас ведь зависнет на телефоне на полчаса, пересказывая все сплетни, а потом и допрос устроит в духе гестапо. А ведь до Галькиной гибели, помню, подруга была молчаливой как партизанка.
— Да так, временами… Марин, а ты дома? Я как раз недалеко, хотела подъехать, — смущенно вещает подруга.
Подозреваю, что Катерина опять собирается попросить меня посидеть с ее малолетним сынишкой пока она соблазняет очередного мужика в надежде наконец-то устроить личную жизнь. Похоже, подруга узнала про то, что я сижу без работы, решила, что мне нечем заняться (про расследование она не знает), и рассудила, что для меня не составит труда покараулить ее оболтуса. Тогда поездка на дачу накроется медным тазом.
— Не, Кать, я не дома, — выдает мой язык почти без участия мозга.
— Да? — разочарованно вздыхает подруга. — А где? Мы как раз заезжаем во двор, могу подождать…
Вот интересно, с кем это они «заезжают»? Похоже, что Катька отхватила кавалера с машиной. Хорошо бы взглянуть.
Снимаю куртку, сгибаюсь в два раза и, прячась за мебелью, подбираюсь к окну во двор. Свет я не зажигала с утра и вообще по большей части сидела на кухне (там, кстати, окна в другую сторону — квартира-то угловая), а на окнах довольно плотная тюль, так что, надеюсь, снаружи меня не видно.
Ну что ж, двор как двор, лица те же. Из нового — паркующаяся у моего подъезда «семерка» неприятного темно-зеленого цвета. М-да. Похоже, что Катька опять подцепила себе не особо солидного кавалера. Ну, раз за рулем, то надеюсь, что не алкаш…
— Чего замолчала, — оживает трубка у уха. Дальше Катька со свойственной ей проницательностью предполагает, что я выдумываю отмазку.
Но тут она не права — я ее уже выдумала.
— Прости, я сейчас на вокзале, автобус через двадцать минут. Давай в другой раз…