Веер с глазами из опала. Принц приказывает
Шрифт:
— Нужно верить, — говорила Персис. — Он прекрасный моряк, вы ведь знаете, — ей трудно было находить слова, и она в замешательстве принялась складывать бельё.
Лидия разгладила смятую юбку. Она не поднимала головы.
— Крю всегда… всегда был, — сказала она прерывисто. — Я на него могла положиться.
— Сможете и в будущем, — резко ответила Персис с уверенностью, которой сама не испытывала.
Глава седьмая
Но Крю Леверетт не был в хорошем состоянии. Не был он и хорошим пациентом. Дядя Огастин после приступа погрузился
Первые часы доктор Виринг держал его под действием опия, пока перевязывали плечо и вправляли рёбра. Но даже под наркотиком капитан иногда возвышал голос, отдавая резкие приказы. Очевидно, лёжа в постели, мысленно он перенёсся на палубу брига. Сохранить корабль, как «Стрелу», не сумели, хотя люди капитана под командованием его первого помощника Лана Харвери спасли половину экипажа (тех, кого не смыло за борт при первом толчке) и примерно треть груза. Теперь эти вещи грудами лежали на пристани, там же, где недавно груз со «Стрелы».
Лидия оказалась совершенно бесполезна в комнате больного. Очевидно, факт, что Крю оказался подвержен тем же опасностям, что и остальные рекеры, явился для его сестры шоком. Персис, вспоминая собственное смятение и отчаяние, которые она испытала, когда дядя Огастин из властного главы дома превратился в инвалида, понимала, что переживает девушка.
Ведь если не считать неудовлетворённого желания Лидии путешествовать, Крю явно постарался сделать жизнь сестры приятной и беззаботной. Если она и научилась чему–то по хозяйству в школе в Чарлстоне, все эти знания давно улетучились. И поэтому она оказалась совершенно бесполезной в комнате больного. Без всяких обсуждений сложилось так, что миссис Прайор в заботах о капитане помогали Персис и Молли.
Придя в себя, капитан оказался весьма трудным больным. Так как доктор Виринг не разрешил ему вставать, он сразу начал вызывать к себе членов экипажа и островитян и отдавать приказы. Но тут доктор восстал и заявил, что капитан Леверетт может командовать в море, а здесь его, врача, капитанская рубка, и он больше не потерпит этого хождения взад и вперёд.
Персис по собственным наблюдениям знала, что у капитана лихорадка. Девушка часто заходила, приносила миссис Прайор, которая вообще почти не покидала комнаты больного, лекарства и травы. Лицо капитана покраснело, краска видна была даже сквозь смуглую обветренную загорелую кожу, и глаза его сверкали слишком ярко. Он постоянно бушевал, сердился, как будто не мог поверить, что такое в самом деле случилось с ним. И успокаивался только под действием лекарств, и это беспокоило доктора Виринга.
— Это всё рана головы, — слышала Персис, как он говорил миссис Прайор. — Постоянное возбуждение вызвано этим. Я никогда не видел Крю таким неразумным. Возможно, у него трещина в черепе. Но его нельзя тревожить — это самое главное. Ничто не должно его возбуждать.
Распределились так, чтобы
На второй день рано утром Персис села в кресло с высокой спинкой лицом к кровати, отпустив Молли и миссис Прайор. Тем необходимо было отдохнуть. Еще только светало, и на столе горела единственная свеча. Сетка частично мешала смотреть, но Персис обнаружила, что разглядывает лицо капитана, надеясь увидеть, что он спит естественным сном, что лихорадка его оставила.
Он лежал между подушками так, чтобы не смог повернуться набок. Но время от времени крутил головой, как будто видел неприятный сон. Лоб капитана бороздили морщины.
Подбородок, щёки и верхняя губа заросли щетиной, но спал он с закрытым ртом. И, несмотря на его хмурое выражение, Персис начала понимать, что он привлекательный мужчина. Теперь он был не так напряжён, как во время их последнего разговора, и потому казался моложе.
Больной снова повернул голову, и девушка заметила, что он провел языком по губам. Персис тихо встала и подошла к столику. Как много раз за последние два дня делала миссис Прайор, она окунула край льняного полотенца в воду и, раскрыв сетку, протёрла лицо раненого влажной тканью. И не один раз, а несколько. Он вздохнул и полуоткрыл глаза.
На столике стояла чашка с носиком — ещё одно средство первой помощи миссис Прайор. Персис поднесла её к губам капитана, и он принялся жадно пить. Девушка решилась коснуться его лба: кожа была влажная, и не только от полотенца, решила она. Кажется, кризис миновал! И тут она увидела, что его глаза открыты и он удивлённо смотрит на неё. Мрачное выражение лица исчезло.
— Вы не… Лидия… — голос его прозвучал хриплым шёпотом.
— Я Персис Рук, — ответила она и прикрыла пальцами его губы. — Я была на «Стреле». А теперь отдыхайте, капитан Леверетт. Вы были ранены, и у вас лихорадка.
Но, поставив чашку на столик, снова повернувшись к кровати и задёргивая сетку, она увидела, что капитан не закрыл глаза. Его глаза, которые казались ей раньше тёмными, на самом деле были синие, светлее, чем у Лидии, синие, как глубокий океан, хозяином которого он стал.
Девушке пришла в голову одна мысль.
— Хотите увидеть Лидию?
Впервые на губах его появилась лёгкая улыбка. И как она ни легка, Персис поразила перемена, которую та вызвала. Она видела его в гневе на борту «Стрелы», видела серьёзным, когда он исполнял обязанности священника на похоронах дяди Огастина, но никогда не видела такого светлого юношеского выражения на его лице.
— Лидия не очень хороша в уходе за раненым, — еле слышно прошептал он.
— Наверное, ей никогда не приходилось раньше этого делать, — тактично заметила Персис.
— А вам приходилось?
— Мой дядя до нашего отъезда из Нью–Йорка проболел много недель, — сдержанно ответила она. — И мог надеяться только на Молли, Шубала и на меня.
— Молли… — он слегка удивился. — А, это та женщина, которая наливает лекарства, хочешь ты того или нет. Она напомнила… мне… мою старую… няньку…