Вегетация

Иванов Алексей Викторович

Кусты, где всё время что-то шуршало, облегчённо распались, и наружу, отмахиваясь, выпростался Костик. Мите показалось, что он видит призрак. Только Костика тут не хватало! Бред! Это его, Митин, разум слетел с катушек!

Но Костик был не бредом, а настоящим Костиком. Он увязался за Митей с Маринкой ещё на станции: крался позади, шмыгал опрометью от дерева к дереву, замирал за корягами, подсматривал. У него имелся вполне конкретный план. С Серёгой он рассчитается завтра, когда бригада засядет в капонире, — дядя Егор ему сам намекнул, а Митяя можно вальнуть хоть сей момент. Никто не узнает, нету никого тут… И Маринка достанется ему, Костику. Всё очень

ловко! Потому что он, Костик, умнее этих уёбков — братьев Башениных.

Костик шёл прямо на Митю, сжимая нож.

Митя нелепо улыбнулся Костику — будто своим глупым страхам.

Костик ударил Митю ножом в живот. Митя покачнулся от толчка, однако ничего не почувствовал. Костик ткнул его ножом второй раз, затем — третий. Лишь тогда Митю охватила странная слабость, она тихо заполняла его внутри щекочущей и холодной водой. Боли по-прежнему не было, но высокие деревья поплыли вокруг Мити хороводом. Митя закрыл глаза и упал в папоротник.

60

Объект «Гарнизон» (III)

Смерть освобождала, это точно. Незачем теперь было сдерживаться. В тайных механизмах сознания рушились неведомые запреты; открывались, как пробоины, прямые пути. Воспоминания наплывали сами, без принуждения. Митя лежал в дремучих папоротниках где-то в лесу возле станции Пихта, а ему казалось, что он идёт по длинному тоннелю объекта «Гарнизон».

На нём — балахон химзащиты, и на его спутнице тоже. В руках у них — кофры со сканерами и сменными кассетами. Сквозь прозрачный щиток шлема Митя видит напряжённое лицо Ленки. Под ногами чмокает мокрая грязь. Лучи наплечных фонарей радужно разбиваются впереди о пластиковые мембраны, установленные, чтобы споры не проникали в обитаемую часть комплекса. На бетонных стенах — плесень и лишайники. Трубы под потолком обросли бурой волосатой дрянью. Стальные двери на их пути грубо взрезаны автогеном.

— Люди считают, что самое большое живое существо на Земле — синий кит, — говорит Митя. — А это не так. При вегетативном размножении некоторые деревья разрастаются клонами на тысячи стволов, то есть бывает целый лес из одного дерева. Но грибницы ещё больше. Они могут распространяться на десятки квадратных километров и жить многие сотни лет. И под селератным облучением эта способность грибницы увеличивается на порядок или на два.

— Бр-р! — искренне отвечает Ленка. — Никогда не любила биологию. Хаос неуправляемый. Вот в айти — всё строго, логично, структурно и красиво.

Друг за другом они продавливают плёнку очередной мембраны.

То справа, то слева проваливаются во тьму зияющие проходы в какие-то неизвестные помещения. В чересполосице темноты и света чудится движение бестелесных теней — призраков тех, кто строил и населял этот секретный подземный город. В прямоугольных бетонных объёмах пустых казематов лучи фонарей выхватывают висящие в воздухе бледные сети грибницы.

— Уже ваш супергриб? — спрашивает Ленка.

— Мы не знаем. В подземельях сформировалась некая растительная метасистема — мицелярис. Супергриб, как ты называешь. Возможно, это цельный организм. Возможно, колония. Или симбионт. Или тысячекратный клон. Без сканирования нейлектрических связей мы не определим его природу.

— Ни на что вы не годитесь без айтишников, — смеётся Лена.

— Ну да, — в ответ смеётся Митя. — Только капусту квасить умеем.

В шахте мёртвого лифта по стенам и по тросам ветвятся белёсые корни. Митя и Лена спускаются по винтовой лестнице с металлическими ступенями.

—

Зачем ваш мицелярис сюда-то забрался? Здесь же плохие условия. Ни солнца, ни дождей, ни почвы…

— Условия — лучше не найти. Стабильный микроклимат. Спокойствие. Влага — такая, какая нужна грибу, то есть не капельная. А главное — рефугиум.

Шаги звучат глухо, свет фонарей дробится в конструкции лестницы.

— Рефугиум — это заповедник, да?

— Бывший заповедник. Сейчас — естественное убежище леса. Где есть селератное облучение и нет вырубок. Ведь мицелярис связан своей микоризой с фитоценозом на поверхности.

— Там же деревья, — удивляется Лена. — А тут гриб. Разные формы жизни.

— Грибы срастаются мицелиями друг с другом и с корнями деревьев. Это общее благо: увеличивается активная поверхность корней. Дерево поставляет питательные вещества для гриба-симбионта. Гриб поглощает до трети того, что дерево производит. А в коммуникации между фитоценозом и мицелярисом главную роль играют коллигенты. Они аккумулируют энергию и питательные вещества, выработанные лесом, и перегоняют их мицелярису.

— Они вроде сердец?

— В принципе — да, но механизм транспортировки мы ещё не понимаем. У деревьев ведь нет мускулатуры или перистальтики. Абсорбционный потенциал древесины не слишком-то велик. Однако процесс передачи существует объективно.

— Лес кормит это чудище в пещере?

— Поначалу мы так и думали. Потом наконец выяснили, что фитоценоз и мицелярис — не жертва и паразит, а единое целое. Селератное облучение не проникает на объект «Гарнизон», а скорость вегетации у мицеляриса такая же, как у леса наверху. Между мицелярисом и фитоценозом идёт интенсивный обмен сигналами, его суммарная мощность — как у высоковольтной ЛЭП. Гормоны гриба регулируют развитие клеток древесины. А лес защищает себя от вырубки биотехнологиями гриба. В общем, здесь всё — тайна.

Тайна словно растворена в воздухе, в темноте и тишине заброшенных бетонных подземелий, где безмолвно набирает силу неведомая жизнь.

— Если альфа-деревья — сердца, то мицелярис — как бы мозг фитоценоза?

— А комплекс «Гарнизон» — череп, — усмехается Митя.

Отодвинув ржавую дверь в стальной раме, они входят в гигантский ангар. Плечевые фонари не достают до противоположного конца, но высвечивают тупые морды выстроенных в ряд вездеходов с панцирями антирадиационной защиты и пулемётными башенками. Вдали видны два вертолёта на плоских колёсных тралах. И всё поверху толсто заросло серо-белёсой живой массой грибницы. Сплетение мясистых верёвок, вздутия, пучки языков, щупальца, потёки, бесформенные губчатые тела, перепонки, ветвящиеся жилы, слизь… Сверху, с потолочных ферм, свешиваются рваные пряди корней — они словно шевелятся в потоках воздуха. Зрелище и завораживающее, и тошнотворное. Кажется, что стоянку мёртвых апокалиптических машин захватили какие-то отвратительные пришельцы или космическая чума.

— Ф-фу, Димка… — морщится Лена.

— В других бункерах такие же скопления, — говорит Митя.

— Я будто бы внутри кишечника.

— Скорее, нейросетей, — поправляет Митя. — Это — гифы, грибные нити. Это — тяжи, транспортные корни. Это — плодовые тела, у мицеляриса они стали рудиментарными. Но у половины органов мы не знаем назначения.

Митя опускает кофр на широкий бампер вездехода.

— А я здесь чем помогу? — спрашивает Лена. — Я же тестировщик айти.

— Вот и будем сканировать систему. Составим нейрокарту. Найдём в этой паутине затаившихся пауков.