Век Филарета
Шрифт:
— Да, — вздохнул старый князь. — Узнай государь, тут же брак расторгнет, отправит Строганова на Кавказ, а дочь — пожалуй что и в монастырь. Император наш имеет высокое представление о своём самодержавии и не терпит его умаления.
«Бедный государь, — думал Филарет, — чего же стоит твоё могущество, если в доме своём ты перестал быть хозяином...»
В тот самый день 22 октября 1853 года в Большой церкви Зимнего дворца проходило таинство крещения внучки императора, великой княжны Марии Александровны. Восприемниками цесаревич просил быть отца и сестру Марию. Церемония текла чинно и торжественно. Отец Василий Бажанов с ласковою улыбкой трижды опустил малышку в огромную серебряную купель и протянул её великой княгине Марии Николаевне. Девочка спокойно смотрела на них голубыми глазками. С молитвою он совершил
Наконец августейшего младенца покрыли императорской мантией, отороченной горностаем, и передали в руки деда. Все были в особенном умилении, что, впрочем, не помешало придворным при чтении молитв затеять тихие разговоры на горячую тему. Только сегодня был опубликован императорский манифест о начале войны с Турцией. Все умы занимало множество интереснейших вопросов: кто станет главнокомандующим? Выступит ли в поход гвардия? Долго ли продлится война? Как поведут себя Англия и Франция? Поможет ли нам Пруссия?
Помимо этих общих вопросов, достойны обсуждения были и частные, относительно своих родных и близких, носивших военную форму и теперь долженствующих рисковать жизнью для освобождения восточных христиан из-под турецкого гнёта и возвращения Константинополя под защиту православного креста.
Николай Павлович подождал мгновение, не утихнут ли болтовня и шёпот за спиной, но эти сороки вели себя, как в театре, будто не сознавали ни святости места, ни торжественности обряда. Император бережно передал внучку сыну и обернулся.
Под его тяжёлым взглядом стрекочущая толпа мгновенно притихла. Но начался молебен, под окнами ударили залпы пушек, и разговоры вновь потекли своим чередом.
Николай Павлович весь отдался молитве, истово крестился и совершал поклоны. Рядом стояла его любимица Мария, последнее время почему-то сторонившаяся его, как полагал император, из-за опасения помешать его занятиям. У колонны присела на стул императрица Александра Фёдоровна, к его удивлению, меньше радовавшаяся внучке, чем внукам. По правую руку стоял Сашка, его наследник, на которого он часто сердился, но которого сегодня любил особенно — за этого нежного ангелочка... А ведь Сашка был против объявления войны. Молчал, оба с цесаревной молчуны, а про себя был против, это чувствуется. Вот Колька и Мишка от войны в совершенном восторге, оба тут же запросились в армию, и пусть мальчишки понюхают пороху. Сашке же успешная война да послужит уроком... Что-то скажет сейчас Нессельроде? Депеши из Англии...
Император спохватился, что мысли его ушли далеко от молитв. Впрочем, молитвы могли лишь помочь его армии, сильнейшей в Европе. Более, чем боевые действия с извечно отсталыми турками, его занимали детали послевоенного раздела громадной Османской империи [46] .
Подобное настроение разделялось многими, а московский митрополит оказался в меньшинстве. Ректору Московской духовной академии архимандриту Алексию Ржаницыну он писал: «В наше время мы много хвалимся и не довольно каемся. А время советует меньше хвалиться и больше молиться». Муравьёву, уже торжествовавшему победу над неверными, Филарет отвечал: «Вы очень решительно предсказываете падение Турецкой империи, и ей это, конечно, неприятно; да и нам надлежало бы не торжествовать заранее, а подумать, каков будет день Господень...» Адресаты митрополита лишь улыбались стариковской осторожности.
46
...его занимали детали послевоенного раздела громадной Османской империи. — Османская империя (или Оттоманская) — официальное название султанской Турции. Сложилась в XV—XVI вв. в результате турецких завоеваний в Азии, Европе, Африке. В период наибольшего расширения включала, кроме собственно Турции, весь Балканский полуостров, значительные территории на севере Африки, Месопотамию и др. С. конца XVII в. стала постепенно терять завоёванные территории. (Окончательно распалась в 1918 г. после 1-й мировой войны.) После окончания Крымской войны по условиям Парижского мирного договора 1856 г. Россия возвращала Турции занятый русскими войсками Карск (в обмен на Севастополь и другие русские города, занятые союзниками). Чёрное море объявлялось нейтральным с запрещением России и Турции иметь там военный флот и базы. Россия отказывалась от притязаний на «покровительство» православным подданным
Однако несчастная восточная война [47] , начатая Николаем Павловичем в самодовольном ослеплении, шла крайне неудачно. Когда британский и французский экспедиционные корпуса высадились в Евпатории, а британская эскадра приблизилась к Финскому заливу, грозя обстрелом из дальнобойных орудий, император начал прозревать. Русского флота в Черном море вскоре не стало. Солдаты, которых он любил, гибли сотнями; генералы, которым он доверял, отступали перед противником день за днём, пока не утвердились в Севастополе, ставшем главным бастионом русской армии. Император сделал ужаснувшее его открытие: твердыня, за которую он принимал свою империю, оказалась трухой. Следовало создавать новую опору, но уже недоставало сил.
47
Восточная война — одно из названий Крымской войны 1853—1856 гг.
Весь Петербург ездил в Петергоф смотреть на английскую эскадру. И он тоже смотрел в подзорную трубу на вражеские корабли, оказавшиеся у порога его дома, и никак не мог понять: как такое могло случиться? Вернее, мог, но боялся признаться себе, что сам стал виновником назревающей катастрофы.
Севастополь, как прожорливая прорва, перемалывал русскую армию. В январе 1855 года Николай Павлович ездил на все проводы новых полков. Он не изменил своему обыкновению одеваться легко, и неудивительно, что сильно простыл, началось воспаление лёгких. На уговоры врачей остаться во дворце и полечиться император отвечал отказом. Он сильно изменился внешне: похудел так, что опал раздражавший его живот, лицо осунулось, и только величественная поступь и тяжёлый взгляд остались прежними.
Он стал плохо спать, ночами мучили кошмары, в начале февраля свалился без сил. Сашке передал решение всех дел, а сам в небольшой комнате на первом этаже Зимнего готовился к концу.
Вытянувшись на походной кровати под солдатской шинелью, Николай Павлович впервые за долгие годы перестал думать о делах. По его приказанию окна плотно занавесили шторами, ибо полумрак был приятен. Рядом горела свеча, и, когда были силы, он читал лежавшие рядом Евангелие и Псалтирь, а когда сил недоставало, лежал с закрытыми глазами и вспоминал.
Видения посещали его: то детство, дворец в Павловске, он маленький трусишка и забился от выстрелов пушек под кровать, батюшка журит его, бабушка ласкает, все его любят... То вдруг — морозный ветер на Дворцовой площади, он один, перед ним толпы простонародья и русские солдаты, коих он впервые страшится, но огромным усилием воли преодолевает страх, что-то кричит, приказывает, все бегут, и он бежит... Захватывало дыхание от стремительного и бесконечного бега куда-то в густеющий туман... Земля уходила из-под ног, сердце бешено колотилось от этого бега по наклонной — вдруг стало ясно — к пропасти... Вот виден и обрыв! Все падали вниз, нелепо кувыркались вперемешку, без чинов и званий, знакомые лица... Он хотел остановиться, но какая-то огромная сила несла его дальше, и он тоже падал... Невероятно холодная пустота объяла его, конца ей не было!.. Тут он увидел голубя — это же филаретовский голубь с короною на голове!.. Но голубь рос и стал огромен, он оказался внизу и позволил опуститься на себя, в мягкую теплоту покоя, и император понял, что этот покой вечен...
Глава 7
ОТТЕПЕЛЬ
19 февраля 1855 года российский престол перешёл к Александру II. Верность заветам покойного отца не мешала новому государю задумываться о причинах поражения России и способах исправления сего прискорбного положения. Он ещё покорно слушал николаевских вельмож Алексея Фёдоровича Орлова и Александра Ивановича Чернышева, но со вниманием прочитывал и иные мнения, в рукописных листках ходившие по рукам в обеих столицах. «Сверху — блеск, снизу — гниль» — фраза из одной бумаги засела у него в памяти и не давала покоя. При батюшке за такие мысли полагалась Сибирь, но молодой император считал гласность полезным средством к обновлению и перестройке государства.