Век любви и шоколада
Шрифт:
Я ел в одиночестве в обеденном зале или в библиотеке. Однажды – я учился там около двух месяцев — напротив меня села девочка и заговорила со мной.
— Выглядишь неплохо, — сказала она прямо, с легким немецким акцентом. — Ты должен воспользоваться этим. Высокий. Могу поспорить, ты мог бы заняться спортом, если он тебе нравится. Присоединяйся и тогда они оставят тебя в покое. За тебя будет команда.
— У-у-уходи, — сказал я.
Она не двинулась.
— Я только пытаюсь помочь тебе. Твой английский плох, но это не навсегда. Тебе нужно
Я посмотрел на нее. В этом возрасте она была высоким, нескладным, лохматым существом. Включая брови, конечности, нос, прыщи и сальные волосы. В ее внешности красивыми были лишь большие умные карие глаза.
— Как ты потерял свой палец, кстати? — Я надел кожаные перчатки, чтобы скрыть протез, даже вообразить не мог, что кто-то об этом узнает. Она коснулась металлического пальца своей рукой.
— Откуда ты об этом знаешь? — спросил я.
Она подняла бровь, похожую на гусеницу.
— Я прочитала твое школьное досье.
— Это личное.
Она пожала плечами. София совсем не беспокоилась о приватности.
Я рассказал ей историю. Возможно, ты знаешь ее, возможно и нет. Меня похитили, когда я был мальчиком. Они послали моему отцу мизинец с правой руки, как доказательство того, что я жив.
— Перчатки это ошибка, — сказала София. — Они создают впечатление, что ты страдаешь. Никто не будет высмеивать протез, поверь мне. Эти люди фальшивы насквозь.
— Если ты так много знаешь, почему у тебя нет друзей? — Я знал, что София Биттер была таким же изгоем, как и я.
— Моя проблема в том, что я некрасивая, — сказала она. — Но ты, вероятно, и так это заметил. А еще я груба и умнее всех здесь. Людям нравится, когда ты умный, но не слишком. Моя семья тоже занимается шоколадом. Я думаю, нас обоих отправили в эту школу залакировать грязь.
Я никогда не встречал никого похожего на нее. Она была язвительной и дерзкой. Ей было все равно, что думают люди. Она могла быть жестока, но я сначала не очень возражал против этого. Я вырос рядом с людьми, которые были вежливы даже когда втыкали нож тебе в спину. Она стала моим самым близким и единственным другом. Не было ничего в моей жизни, чего я не хотел бы с ней обсудить.
Я взял ее советы на вооружение во многих областях, и моя школьная жизнь наладилась. Я занялся футболом, завел других друзей, перестал носить перчатки. Мой английский усовершенствовался. Когда я пошел в старшие классы, другие девушки стали обращать на меня внимание. Меня позвала на танцы девушка, которую звали Филиппа Роуз. Фил была очень популярная и очень красивая. Я был взволнован и согласился, не поговорив сначала с Софией.
Я сообщил Софии об этом ночью, когда мы занимались. Она стала очень тихой.
— Что случилось? — спросил
— Филиппа Роуз – грязная Schlampe* (нем. «Неряха»). — Ее слова сочились ядом.
— О чем ты говоришь?
— Ты понял, о чем я.
Я смиренно сказал, что Фил показалась мне очень хорошей.
— У тебя есть причина говорить о ней такое?
София фыркнула, как будто это очевидно. Ты должна понять, София думала, что все ополчились против нее.
— София, я не звал ее. Это она пригласила меня. — Я посмотрел на свои руки. — Ты хотела, чтобы я позвал тебя?
— Нет. Зачем мне это? Я разочарована, что ты решил пообщаться с такой фальшивкой. Я думала, ты лучше. — Она встала и ушла.
В следующий раз, когда я увидел ее, она не упомянула о Фил, и я подумал, что дело было забыто.
За день до танцев, в классах Софии не оказалось. Я пошел в общежитие, чтобы найти ее. Девушка, жившая напротив ее комнаты, сказала мне, что она попала в лазарет с пищевым отравлением.
Я пошел в лазарет, чтобы проведать ее, но Софии там тоже не оказалось. Отравление было настолько серьезным, что ее перевезли в больницу.
А больница была за пределами кампуса, школа мне не позволила посетить ее до следующего вечера. Когда я добрался туда, она была подключена к капельнице. У нее была рвота всю ночь. Она выглядела очень бледной, была очень слаба, но глаза ее оставались проницательными.
— София, — сказал я, — я беспокоился о тебе.
— Хорошо. В этом и был смысл.
— Для меня нет никого важнее тебя, за исключением семьи, — сказал я. Ты должна помнить, я был мальчиком, находившимся далеко от дома, а когда мы далеко от дома, дружеская близость кажется значительнее.
Она ухмыльнулась мне.
— Глупый мальчишка, — сказала она. — Твои танцульки сегодня вечером, не так ли? Ты все пропустишь.
— Меня это не заботит.
Ее отец был мелким производителем шоколада в Германии — ты это знаешь, я полагаю. Но он попал в бизнес в качестве производителя химикатов. София Биттер с детства многое знала о ядах.
Юджи начал кашлять. Лицо его посинело.
— Может мне следует позвонить врачу?
Он покачал головой. Через минуту или две, показавшихся долгими, он был в порядке.
— Что именно с тобой не так? — спросила я.
— Мы перейдем к этой части истории в ближайшее время.
— Разве София не отравилась ради того, чтобы ты не пошел на танцы с другой девушкой?
— Да, довольно основательно.
— Ты был зол? — спросила я.
— Нет. Я понял ее. Я был молод, и в то время воспринял это как знак великой любви, которую она ко мне испытывала. Я чувствовал... и до сих пор в некоторой степени чувствую... что такая преданность должна признаваться.
Не могу сказать, что у меня «подгибались ноги» от любви к Софии. Возможно, я не способен на такую любовь. Но я знаю, что мы бы все сделали друг для друга и что она знает мои секреты и страхи, а я ее. Мы были очень близки, как только могут два человека.