Век воли не видать
Шрифт:
Пол гигантского помещения представлял собой нечто вроде жидкого зеркала, и двигающиеся по нему существа оставляли на нём мерцающие разводы.
«Где мы?» – рискнул задать вопрос Прохор-гость, ещё не осознавая угрозы.
«Эффуриада», – коротко ответил Прохор-22222, продолжая свой полубег-полуполёт в глубь здания.
Прохору-путешественнику перестала нравиться ситуация. И дело было даже не в отсутствии удивления или интереса к «брату» у местного Прохора, а в какой-то неуловимой обыденности и досадной определённости происходящего. Появлению путешественника не обрадовались,
«Я, пожалуй, пойду…»
Прохор-хозяин не ответил, поправил на бегу нечто вроде короны на голове. Стал слышен его мыслеголос – как отзвук обычного голоса: он разговаривал с кем-то «по телефону»:
«Лох… любный… простой как инфузор… не знает… скорее всего залез в гиперсеть случайно… я его задержу… скоро буду…»
Прохор-гость «покрылся холодным потом», осознав, что речь идёт о нём. «Брат»-22222 хотел сдать его кому-то, как сдают с рук на руки взятого в плен «языка».
Он рванулся из псисферы «родственника», не выбирая направления… и получил «затрещину», едва не погасившую сознание. Впечатление было такое, будто он на бегу врезался головой в упругий слой стекла.
Прохор-22222 отреагировал на это хихиканьем.
«Не трясись, брателла, не сбежишь. Тебя тут ждали».
«Кто?!» – вскинулся Прохор-путешественник.
«Сейчас узнаешь».
«Охотники! – мелькнула запоздалая мысль. – Дан предупреждал…»
«И покруче Охотников опера есть».
Промелькнули мимо светящиеся «ежи», череда изогнутых балок, напоминающих рёбра кита, Прохор-22222 свернул в сужающийся коридор, потом нырнул в протаявшую в стене дыру. Перед ним распахнулась комната, стены которой обросли щетиной игл, вразнобой меняющих длину. Посреди комнаты торчала из пола конструкция, напоминающая чёрное гранёное яйцо.
Из-за яйца бесшумно выдвинулись змеевидные механизмы, откуда-то появилось существо, похожее на помесь хамелеона с кенгуру, но с почти человеческим лицом. Оно до ушей разинуло рот, словно улыбнулась гостю, высунуло длинный гибкий язык.
– Как ты его поймал?
– Сам пришёл.
– Будешь награждён, Прохрагон. Я похлопочу, чтобы тебе увеличили жизнеёмкость.
Разговор шёл на смеси языков, основным из которых был русский, поэтому Прохор-путешественник понимал всё, о чём говорили псевдохамелеон и его «родственник».
– Залезай.
– Дай горилки.
– Потом, после сброса.
Прохор опомнился, рванулся изо всех сил, понимая, что сейчас произойдёт что-то страшное, и в этот момент ему, фигурально выражаясь, протянули руку помощи:
«Хватайся! Сожмись и лети!»
Он инстинктивно сжался, формируя из себя «снаряд», и с помощью сильной руки, давшей ему подзатыльник, проломил невидимую преграду, мешающую выбраться из западни – пси-сферы Прохора-22222.
Возвращение в родные пенаты напоминало танковое сражение: мыслеволя Прохора была танком, и его то и дело таранили «вражеские машины», в него врезались снаряды и ракеты, а он нёсся вслепую сквозь грохот, вой, дым и пламя и не знал, чем всё это закончится.
Закончилось, однако, всё хорошо.
Пламя постепенно опало, погасло, дым поредел, тряска уменьшилась и
Дёрнулся, ощущая под собой зыбкий прогнувшийся пузырь, оказавшийся шезлонгом, попытался вскочить, разлепил глаза.
«Приходи в себя», – долетел чей-то мыслеголос.
– Кто… ты?! – выговорил он непослушным языком.
«Прохориил», – ответили ему, и рука перестала поддерживать числопутешественника.
Руки Павлины обвили шею, мягкие губы ткнулись в щеку.
– Милый!
Прохор рухнул обратно в шезлонг, дыша как после неистового бега.
Перед ним возник Даныбай, приблизил лицо, пристально всматриваясь в математика оценивающими глазами.
– Где был?
– Сколько я отсутствовал?
– Полтора часа.
Прохор замер.
– Не может быть! Я думал… минут пять…
– Где был? – повторил вопрос снайпер.
– В несусветной реальности. – Прохор начал успокаиваться. – Сейчас расскажу. Не поверишь, кто меня сп… – Прохор запнулся, покосившись на Павлину, чьи тёплые пальчики поглаживали плечо, – кто мне помог.
– Админ, – пошутил снайпер.
– Прохориил.
– Н-да, – качнул головой Даныбай. – Хоть стой, хоть падай.
– Кто это? – прошептала Павлина. – Друг?
– Ох, не уверен.
Прохор дотянулся до стакана с глюйсом, ощутив небывалую жажду. Дан был прав, но ведь нормальные люди не спасают своих врагов? Это делают только друзья?
Холодная струя нарктоника освежила глотку, но спутала мысли…
Попытайтесь упредить
Переехали в деревеньку Сосновый Бор, которая оказалась, по сути, хутором на семь дворов, странным образом выжившим во времена угасания деревенского уклада жизни на всей территории России.
Дядя Серафима Николай Кузьмич, потомственный лесник в четвёртом поколении, как он утверждал, оказался крепким стариком семидесяти лет с гаком. Принял он гостей радушно и отдал им в пользование большую часть своего просторного дома, разделённого на четыре комнаты. Себе он оставил самую маленькую спаленку слева от входа, сразу за сенями, а гости разместились в большой спальне и в светлице, где стоял старый диван, сохранившийся ещё со времён советской коллективизации. Опять же – по уверениям хозяина.
Жил старик один, поэтому особо извиняться Саблину за причиняемые неудобства не пришлось. Жена Николая Кузьмича умерла «от лихоманки» ещё в начале века, дети разъехались кто куда, и жил он один не меньше четверти века, крепкий, жилистый, длиннорукий, гладковыбритый, что для русской глубинки было редкостью. Волосы у него были чёрные, волнистые, с проседью, такими же чёрными, с проседью, были густые брови, из-под которых светились голубые глаза, не поблекшие от старости.
Прохора и Юстину «переносили» из машины в избу ночью: типа – «они сами вышли и сразу улеглись спать», поэтому старик ничего не знал об истинном положении вещей. Ему сказали только, что гости «больны немотой» и будут в основном лежать, на что Николай Кузьмич ответил: