Век здравомыслия
Шрифт:
– Моника говорит, у нее длинные черные волосы.
– Она абсолютно права. У этой девушки длинные черные волосы.
– Не кричи. Я прекрасно тебя слышу.
– Но Моника забыла упомянуть, что девушка эта - жена Чарли Льюиса...
– Она сказала, что вы были вдвоем.
– Потому что Чарли Льюис находился в двадцати футах от нас, в мужском туалете.
– Ты уверен?
– Нет. Возможно, он был в женском.
– Может, тебе это кажется забавным, но, учитывая твое прошлое...
– Я готов поменяться моим прошлым с любым образцовым мужем, -
– Терпеть не могу, когда ты шутишь на эту темя, - голос Элис начал дрожать, и Рой тут же раскаялся в своей резкости.
– Послушай, бэби. Быстренько прилетай сюда. Как можно быстрее. Тогда мы не будем ссориться изза ерунды.
– Извини, - голос Элис заметно смягчился.
– Все дело в том, что последние годы мы слишком часто расставались. Вот я и веду себя глупо. Кто платит за звонок?
– Компания.
– Это хорошо, - Элис хохотнула.
– Это кошмар, ссориться по телефону за собственные деньги. Ты меня любишь?
– Прилетай побыстрее.
– Ты намерен ответить на мой вопрос?
– Да.
– Отлично. Я тоже. До свидания, дорогой. До скорой встречи.
– Поцелуй за меня Салли.
– Обязательно. До свидания.
Рой положил трубку. Покачал головой, вспомнив перепалку. Улыбнулся, вспомнив окончание разговора. Поднялся со стула, подошел к настенному календарю, чтобы прикинуть, когда ему ждать жену и дочь.
Телеграмма пришла через три дня:
"ЗАБРОНИРОВАЛА МЕСТА НА ДВУХЧАВОВОЙ РЕЙ 14 МАЯ С ПРИБЫТИЕМ В БЕРБАНК В 10 УТРА ПО ТВОЕМУ ВРЕМЕНИ. ПОЖАЛУЙСТА ПОБРЕЙСЯ. ЛЮБЛЮ ЭЛИС".
Рой улыбался, перечитывая телеграмму, но потом вдруг почувствовал некое беспокойство, пусть и никак не мог понять, в чем причина. Весь день проходил с этим, невесть откуда взявшимся чувством тревоги, и лишь когда засыпал, его словно громом поразило. Сон сняло, как рукой, он вскочил, вновь схватил телеграмму. 14 мая. Не стал гасить лампу, закурил, сел на узкую кровать в безликом номере отеля и медленно, очень медленно, вернул себе контроль над нервами.
Суеверным он не был, даже не ходил в церковь и всегда смеялся над матерью, которая во всем, а уж особо во снах, находила пророчества и знамения. Элис тоже не была чужда суевериям. Если она хотела, чтобы какоето событие произошло, никогда не говорила о нем, чтобы не спугнуть. Он не раз ее за это высмеивал. Во время войны, когда все газеты и журналы уверяли мир, что в окопах нет ни одного атеиста, он никогда не молился, даже в самые тяжелые и опасные моменты. И за всю свою взрослую жизнь ни единое его телодвижение не вызывалось суеверием или предчувствием. Он оглядел маленький, ярко освещенный, удобно обставленный номер двадцатого столетия и почувствовал себя круглым идиотом: он, инженер, здравомыслящий человек, вскакивает с кровати, словно на него плеснули холодной воды, изза давнишнего кошмара, не имеющего ровно никакого отношения к реальной жизни.
Сон, конечно, был уж очень конкретный. Его сестра умерла 14 мая. Но сны никогда не трактовались в лоб, а Элизабет и Элис выглядели такими похожими... Они много времени проводили вместе, стали близкими подругами... Он достаточно знал о снах,
Свет он погасил гораздо позже, так ничего и не решив, попытался уснуть. Смотрел в темный потолок, прислушивался к редкому шуршанию шин по асфальту: ктото из припозднившихся автомобилистов спешил домой. "Для человека, который не верил в судьбу, - думал Рой, - полагал, что в мире все определяется причинноследственной связью, пребывал в уверенности, что ни одно событие не является неизбежным и то, что произойдет завтра даже в следующую секунду, невозможно определить изза множества возможных вариантов, чувствовал, что ни смерть человека, ни место его похорон не зафиксированы в пространственновременном потоке, не сомневался, что не существует книги будущего, в которую уже все занесено, а человечество не получает намеки и предупреждения от сверхъестественного источника, это не самый удачный способ ночного времяпрепровождения. Всетаки он с проходил под лестницами, с улыбкой разбивал зеркала, не обращался к гадалке, чтобы та предсказала ему судьбу по ладони или будущее по картам". Рой чувствовал, что ведет себя неадекватно, но заснуть не мог.
Утром он позвонил в НьюЙорк.
– Элис, я хочу, чтобы ты приехала поездом.
– А в чем дело?
– спросила она.
– Я боюсь самолетов, - услышав от ответ ее веселый смех, упрямо повторил.
– Я боюсь самолетов.
– Не говори глупостей. Этот самолет еще не потерпел ни одной аварии, и так будет и дальше.
– Даже если...
– И я не собираюсь три дня развлекать Салли в купе, - прервала его Элис.
– Потом мне понадобится целое лето, чтобы прийти в себя.
– Пожалуйста, - не отступал Рой.
– На поезд билеты забронированы на месяц вперед, а квартира уже сдана в аренду. Что с тобой?
– в голосе послышались подозрительные нотки.
– Ничего. Просто я боюсь самолетов.
– Святой Боже!
– воскликнула Элис.
– И это говорит человек, налетавший двести тысяч миль.
– Да. Поэтому я и тревожусь.
– Ты пьян?
– спросила Элис.
– Элис, дорогая, - Рой вздохнул.
– У нас одиннадцать утра.
– У тебя такой странный голос.
– Я не спал всю ночь, волновался.
– Тогда перестань волноваться. Увидимся четырнадцатого. С тобой действительно все в порядке?
– Да.
– Должна отметить, ты меня удивляешь.
– Извини.
Они поговорили еще несколько минут, не пойми о чем, и Рой положил трубку, подавленный, чувствуя свое поражение.
Позвонил через два дня, предпринял еще одну попытку.
– Не задавай никаких вопросов. Сделай это для меня, а по приезде я тебе все объясню. Если ты хочешь лететь самолетом, пожалуйста, но только не четырнадцатого. Прилетай пятнадцатого, шестнадцатого, семнадцатого. В любой день. Но не четырнадцатого.