Век золотых роз
Шрифт:
– Может быть, в следующий раз он тебе ответит, – пробормотал Элхадж, – когда вера твоя будет действительно чиста и крепка подобно цельному куску мрамора. Ты ведь усомнился в том, что Фэнтар есть истина? Тогда, когда вся твоя жизнь надломилась?
«А ведь он прав», – Дар-Теен с любопытством взглянул на синха, – «прав во всем… И тьма меня дери, спас нас обоих! А еще говорят – проклятые души, проклятые души».
– Э-э… Элхадж… Так что ты там говорил про грибы-то?
– Смесь дробленого белого камня и особого вида гриба, полежав на воздухе, загорается, давая целый столб огня, – спокойно ответил Элхадж, – мне рассказывал об этом
– А что ж тогда вы, синхи, такие мудрые, проигрывали битву за битвой?
Элхадж пожевал губами. Приложил свежий комок снега к разбитой губе.
– Не знаю, Дар-Теен. Наверное, того, что знали, было слишком мало – чтобы дать отпор ийлурам. А, может быть, думали, что без Шейниры мы – никто…
– Все мы никто без наших покровителей, – заметил Дар-Теен, – меня чуть мальчишка на небеса не отправил.
– Я тоже так раньше думал, – желтые глаза синха смотрели, не мигая, на деревья, застывшие в покрывале ночи, – но теперь я сомневаюсь. Мне кажется, что синхи могли бы дать отпор ийлурам и сами, если бы…
Не договорив, он резко отшвырнул снежок.
– Нам бы уйти подальше от этой деревни, Дар-Теен. Пока еще есть время, но утро не ждет.
Они шли по лесу еще два дня. Без припасов и без лука, который достался вилланам. Хорошо еще, что огниво осталось, да на донышке фляги Дар-Теена болталась лечебная настойка – ею синх тщательно смазывал подживающую ногу ийлура. Сам Элхадж во время привалов откапывал съедобные корешки и старые, порой червивые грибы; Дар-Теен как-то нашел беличью кладовую, и они шагали по снегу, грызя орехи.
А потом лес как-то незаметно кончился, и взгляду открылась безбрежная заснеженная равнина с темными проплешинами там, где ветер смел тонкое покрывало снега и обнажил почву. Ветер отобрал белый покров и у деревьев – они замерли, последние стражи леса, воздев к небу корявые черные руки.
– Фэнтар, не оставляй меня, – шепотом попросил Дар-Теен. И решительно шагнул вперед, в неизвестность.
Ему послышался тихий вздох за спиной; ийлур резко обернулся. И, кажется, промеж деревьев, мелькнула рыжая шевелюра Лиэ-Нэсс.
– Я иду к тебе, Шейнира, – одними губами произнес Элхадж.
Но Дар-Теен, занятый своими размышлениями, этого не услышал.
Глава 8
Синх-предсказатель
Элхадж хорошо помнил степи, прозванные Ничейными. Тогда все гнездо во главе с метхе Саоном перебиралось на север; стояла чудная, теплая осень – безветрие, белый пух облаков и солнце в безбрежной сини. Рано приходили сизые сумерки, а поутру на траве блестели серебристые капли росы, и не только на траве, а оседали драгоценным ожерельем на паучьих сетях, стыли на принесенных ветром сухих листьях. Можно было подумать, что степь дремлет под теплым осенним солнцем, и ничто и никто не потревожит ее покой. Но, само собой, это впечатление оказалось лишь иллюзией, скользнувшей по воде тенью перелетной птицы.
Ибо Ничейные степи на самом деле принадлежали кочевникам. Ийлурам, презревшим оседлую жизнь в городах, не признавших Владыку Северного Берега своим повелителем и перемещающихся с места на место вслед за стаями щеров.
В ту теплую, ласковую осень едва ли не половина гнезда так и осталась навсегда среди спрыснутой кровавой
«Но от кочевников Дар-Теен не спасет», – грустно подумал Элхадж, – «и если напоремся на патруль, ох, несдобровать…»
Он поглядел в широкую спину идущего впереди ийлура; тот все еще прихрамывал, но совсем чуть-чуть; снадобье, изготовленное Элхаджем, действовало. Мало того, синх превосходно понимал, что именно его средство спасло Дар-Теену ногу. Но об этом, естественно, Элхадж предпочитал помалкивать.
Дар-Теен шел впереди, время от времени приостанавливаясь, поднося ладонь к глазам и обозревая окрестности. Иногда он что-то нащупывал у себя на груди, под одеждой, и тогда Элхадж слышал имя – Лиэ-Нэсс. Ему было интересно, что это там несет Дар-Теен, и кто такая эта Лиэ-Нэсс, но синх упрямо молчал, проглатывая так и не высказанные вопросы. В конце концов, путь предстоит долгий, и Дар-Теен, скорее всего, сам займет Элхаджа любопытной историей… Пожалуй, единственное, что очень хорошо чувствовал синх в Дар-Теене, было чувство вины – огромное, всепоглощающее и готовое сожрать и душу, и сердце.
Ийлур, почувствовав спиной пристальный взгляд, обернулся.
– Что?
Синх покачал головой.
– Ничего, Дар-Теен. Идем дальше.
– Тогда нечего на меня пялиться, как на девку, – буркнул голубоглазый воин.
– Недоумок, – фыркнул синх.
Воцарилось молчание, прерываемое сопением Элхаджа. Сказанное невзначай заронило зерно грусти – по тому прошлому, которого у синхов уже никогда не будет, и по будущему, которого, скорее всего, не предвидится и у самого Элхаджа.
– Ничего ты не понимаешь, – сам от себя не ожидая, сказал он, – это только такие грязные животные, как вы, можете оскорблять женщину взглядом. У нас все по-другому… Пожалуй, было по-другому, пока Шейнира не отвернулась от своего народа.
– Это как – по-другому? – ийлур замедлил шаг, – наощупь, что ли? Кого за лапу поймаешь, та и будет твоей женой?
– Я уже не застал этих благодатных времен, – мирно ответил Элхадж. Ему вдруг захотелось, чтобы ийлур не думал о синхах как о беспорядочно плодящихся ящерицах. Захотелось, чтобы понял, как все должно быть прекрасно и благородно. – Метхе Саон рассказывал, что во времена расцвета городов синхов никому не было дозволено видеть лица женщин.
– Ну, понятно, – фыркнул Дар-Теен, – ваши тряпки… капюшоны…
– Эти тряпки называются альсунеями, – строго сказал Элхадж, – а женщины, помимо этого, завешивали нижнюю часть лица узорчатой тканью. А брак между синхом и синхой заключался в великом Храме, и они принадлежали друг другу всю жизнь…
– И что, хочешь сказать, что у синхов не было женщин для утех?
Элхадж передернул плечами, поправил меховую рубаху.
– Акт продолжения рода подобен священнодействию. К тому же, у синхов не было принято предаваться тому роду утех, о которых ты говоришь. Синхи проводили время в труде и молитвах, и Шейнира давала нам божественную силу.