Век
Шрифт:
— Папа! — воскликнула Лорни. — Правда, мы хорошо исполнили песню? Это команда из Гарварда. Они собираются участвовать в дебатах с командой оксфордского студенческого союза. Это Фрэнк, Чарли... э-э-э, Джерри?
— Правильно, — ответил юноша в очках с сильными линзами, — и Роберт.
— А это мой отец.
Виктор пожал им руки.
— Мы узнали, сэр, что вы возвращаетесь в Италию спустя тридцать лет, — сказал Джерри.
— Да, это так.
— А правда, — спросил второй юноша, — что ваш брат — самый известный в Италии социалист?
—
— А вы не думаете, что социализм опасен?
— До тех пор, пока он не выходит за рамки семьи, он не опасен. А теперь, юноши, могу я купить вам пива?
Предложение было принято с энтузиазмом. Миссис Моффит была шокирована.
— Я узнала от миссис Моффит, что сегодня вечером Лорни распевала песни с какими-то гарвардскими студентами, — сказала Люсиль, укладываясь в кровать в час ночи.
— Она играла для них на рояле, — ответил Виктор, читавший на своей половине кровати «Холодный дом» Диккенса, взятый из корабельной библиотеки.
— А ты не думаешь, что мог бы быть лучшей дуэньей, если бы не покупал пива для тех юнцов?
Виктор отложил в сторону книгу. Снаружи волны Атлантики мерно бились о корпус корабля.
— Не понимаю, почему я не должен был этого делать. И потом, мне нравится миссис Моффит, но она немного старомодна. Не думаю, что какой-нибудь мужчина дотронулся до нее с тех пор, как ее муж отдал Богу душу в дублинской пивной двадцать лет назад.
— Тем не менее я считаю, что девушки в таком возрасте, как Лорни, не должны флиртовать со студентами.
— Флиртовать! Она просто прекрасно проводила время.
— Она слишком молода, чтобы оставаться наедине с мужчинами. Я понимаю, что у тебя... как бы это сказать... средиземноморское представление о морали, но я рассчитываю на то, что ты воспитаешь наших дочерей надлежащим образом. Я не хочу, чтобы у Лорны была плохая репутация, а в наши дни это может легко случиться.
— А что ты подразумеваешь под средиземноморским представлением о морали?
— Виктор, давай будем откровенными. Я придерживалась современных взглядов в отношении мисс Ломбардини. Хотя мне всегда казалось, что ты мог бы быть более оригинальным и не делать свою секретаршу любовницей.
— Я не искал оригинальности. Я искал немного тепла и любви — качества, которые я, черт побери, не мог найти в тебе.
— О, я знаю: холодная, жесткая Люсиль. — Она зевнула. — Извини, от морского воздуха так устаешь... Так вот, дело в том, что я не хотела, чтобы дети знали о тебе и мисс Ломбардини. Я действительно считаю очень важным, чтобы они уважали своего отца. Только Богу известно, сколько слов я потратила, пытаясь объяснить им, почему их дядя Франко жил восемнадцать лет с княгиней Сильвией, не вступая с ней в брак! Конечно, мы должны сделать скидку на иностранцев. Однако в существующей ситуации — я имею в виду и тебя и Франко, — думаю, чрезвычайно важно бережно относиться к Барбаре. Несомненно, рано или поздно они узнают о тебе, и мы должны подготовить их к этому шоку...
—
— Да, лжи. Ты не можешь иметь и то и другое. Очевидно, ты не в состоянии жить без мисс Ломбардини... Очень хорошо. Но я не позволю разрушить жизни моих детей только потому, что у них беспутный отец.
Ее холодное высокомерие привело Виктора в бешенство.
— Каким образом их жизни могут быть разрушены оттого лишь, что я полюбил доброе, великодушное, прелестное создание, так не похожее на их мать?
— Говори потише!
— Если мне надо, я буду кричать, черт побери! Ты говоришь о морали, а как насчет твоей морали? Ты флиртуешь с любым, кто носит штаны, особенно если у него есть титул, вроде сегодняшнего напыщенного идиота маркиза.
— Да, я флиртую, Виктор. Но я не сплю с ними. В этом — огромная разница между тобой и мной.
Он медленно повернулся к ней:
— Молю Бога, чтобы ты завела себе любовника.
— Но этого не будет, милый. Хотя бы один человек в семье должен стараться быть порядочным. Но и, конечно, пока у меня нет любовника, а у тебя есть любовница, тебе будет довольно трудно развестись со мной, так ведь? — добавила она с улыбкой.
— Неужели тебе так нужно остаться со мной?
— Мне нужны твои деньги. И моя доля в банке, которую ты украл у меня, не говоря уж о банке, который ты украл у моей семьи.
— Украл? Я заплатил тебе пять миллионов долларов за ту долю, и плачу до сих пор...
— Но банк принадлежит тебе, Виктор, «Декстер-банк». Мое семейное имя теперь стало твоим.
— Если тебе нужны деньги, я готов дать тебе прекрасное отступное.
Она внимательно на него посмотрела, потом произнесла:
— Нет. Развода не будет. Пока. Ты еще недостаточно богат, мой милый.
На лице у нее вновь появилась саркастическая улыбка.
— Спокойной ночи, Виктор, — она потянулась к ночнику, — приятных сновидений.
И выключила свет.
Они провели три дня в Лондоне и Париже, осмотрели их, затем отправились поездом в Ниццу, а оттуда — в Италию. По мере того как поезд приближался к Риму, волнение Виктора возрастало. Он предвкушал встречу с братом, но не был уверен, узнает ли его, несмотря на то что оба обменивались фотографиями. Когда поезд подъехал к перрону Римского вокзала, Люсиль первая увидела Франко.
— Это он! — воскликнула она, показывая на высокого мужчину в элегантном длинном приталенном пальто и шелковой шляпе.
Рядом с ним стояла княгиня Сильвия, выглядевшая величественно в своей огромной шляпе, окутанной белым шифоном, развевающимся на прохладном ветру первых дней декабря.
— Ты посмотри на княгиню Сильвию! Какая великолепная женщина! — продолжала Люсиль, когда заскрипели тормоза и поезд наконец остановился.
— Это кузен Фаусто? — спросила Лорна. — Он же обалденно красивый!
— Лорна, не употребляй дешевый сленг, — наставительно сказала ее мать. — Кроме того, это может быть и Антонио, его брат-близнец.