Века и поколения: Этнографические этюды
Шрифт:
— Стакан-то грязноват, — невозмутимо заявил Семен, достал платок и стал вытирать стакан.
Хозяйка несла кринку, но руки ее дрожали, а глаза были полны слез. Только через три дня удалось упросить наших друзей позабыть обиду. С Семеном мы больше никогда не встречались. Говорят, он теперь хороший археолог. Может быть, происшедшее пошло ему на пользу. К тому же археологическая экспедиция имеет одно существенное отличие от этнографической: археологи чаще всего работают вдали от поселков, общаясь с местным населением только на перепутьях, и живут несколько обособленно, стараясь сохранять свои городские привычки.
Этнографическая работа в поле начинается задолго до дня отъезда — за письменным столом. Нельзя отправляться за тридевять земель, не узнав, что сделано до тебя, какие проблемы известны больше, какие — меньше. Жизнь быстротечна,
И еще одно важное требование для этнографа, отправляющегося в путь, как, кстати, и для всякого вступившего на стезю науки, — оставить дома представление, что наука начинается с него самого, что до него никто ничего толком не сделал. Зараженный подобной «звездной болезнью», исследователь может пренебрежительно отнестись к трудам предшественников и неожиданно повторить, а не дополнить их материал. В багаже этнографа всегда выписки из других работ, словарь (знание языка изучаемого народа — важное условие, однако как трудно быть полиглотом!) и много чистых блокнотов. Если ты поехал только за сбором материала о семейно-брачных отношениях, ты не имеешь права не записать того, что увидел в хозяйственной деятельности народа, те эпические сказания, которые услышал в минуты отдыха или торжественных церемоний. Может ведь случиться и так, что твоя поездка на долгие годы окажется единственной, что, когда приедут другие, они не смогут ни увидеть, ни услышать того, что было доступно тебе.
История этнографических экспедиций в нашей стране уже насчитывает почти два с половиной века и берет начало с Первой академической экспедиции — сухопутного отряда Великой северной экспедиции 1733–1743 гг. В составе ее работали Г. Ф. Миллер, И. Г. Гмелин, С. П. Крашенинников, Г. В. Стеллер, Я. И. Линденау и И. Э. Фишер. В задачу экспедиции входило изучение народов Сибири и Дальнего Востока. Материалы, собранные выдающимися учеными России, и сегодня представляют большую научную ценность.
На протяжении почти 250 лет не прекращались в России и СССР этнографические полевые работы по изучению народов своей страны и зарубежных стран. На опыте многих удач и просчетов вместе с ростом этнографических знаний оттачивалась методика полевых этнографических исследований, которая закреплялась многолетней практикой.
Определились и стали ведущими три основных методических направления деятельности в поле: беседа, эксперимент, наблюдение. Правильное понимание данной методики, сочетание каждого направления дает наилучший результат. Рассмотрим, что понимает этнография под каждым из указанных методов.
Беседа — длительный и, как правило, непринужденный разговор с человеком, который наиболее полно осведомлен о сторонах жизни и культуры своего народа. Беседа для исследователя всегда должна подразумевать какой-то набор вопросов, но задавать их впрямую, как при интервью, бестактно. Лучший метод — вести беседу в процессе совместной работы с информатором, в повседневном общении с ним. Такое достигается тогда, когда этнограф поселяется в жилище информатора и благодаря своему поведению становится как бы членом семьи. Чтобы правильно вести беседу, мало знать, что нужно спросить или как спросить, надо быть уверенным, что получишь наиболее точный ответ, точную информацию. Так может случиться, если правильно сделан выбор информаторов. Люди всюду одинаковы. Как в вашей среде есть многоуважаемые и малоуважаемые соотечественники, так и в группе изучаемого вами народа могут быть лица, которые пользуются авторитетом за ум и знания, и могут быть болтуны, пустобрехи. Вступить в контакт с первыми — добиться успеха, со вторыми — провалить дело. Кстати, первых труднее «разговорить», чем последних. Но недаром говорится, что легкий путь — не самый верный путь.
Этнографы, опираясь на долголетний опыт, возражают социологам, написавшим в одном из методических пособий, что «ведущей формой социального исследования должен быть эксперимент», причем здесь социологи понимают эксперимент в его естественнонаучном значении, как специально поставленное действо, специально подготовленный и осуществленный опыт. Этнографы понимают под экспериментом лишь соучастие в нормально текущем социально значимом событии — ритуальном обряде, свадебной или похоронной церемонии и т. п. На самом деле, представим себе такую ситуацию: вы прибыли на Подкаменную Тунгуску к эвенкам, вы
Озеро Мундуйка — самое большое заполярное озеро в Сибири. В длину оно больше 50, в ширину больше 30 километров. Мундуйка — главный промысловый водоем рыбаков курейского кетского колхоза, но зимой и ранней весной здесь стоят всего два жилища на противоположных берегах. Бревенчатые избушки с плоской крышей, без сеней, с одной комнатой и железной печкой посредине. В одной, которая стоит на ближнем к поселку берегу озера, живет восьмидесятилетний кет Федор Агафонович Серков с женой, сыном и племянницей, в другой, на дальнем берегу, — шестидесятилетний кет Николай Михайлович Ламбин с женой. В избушке у Ламбина поселились и мы — двое этнографов из Ленинграда.
Мы второй раз прибыли на Мундуйку. В прошлом году познакомились и с Серковым, и с Ламбиным. Тогда наш отряд пробыл у курейских кетов больше трех месяцев. Было это летом. Вместе с ними рыбачили, многое узнали, но не сумели записать на магнитофонные ленты неповторимые легенды и сказки этого почти загадочного народа. Тогда подвела техника: у нас не было портативного магнитофона, а стационарный — сетевой на стойбищах бесполезен. И в прошлом году мы встречались с Федором Агафоновичем, этим крепким, здоровым и мудрым стариком, с густыми, чуть подернутыми сединой волосами.
Федор Агафонович пользовался непререкаемым авторитетом среди курейских кетов как самый старый и опытный рыбак-охотник, как заслуженный колхозник и как человек, наделенный, по представлениям его сородичей, знаниями шаманских песен, шаманских действий, способных привлечь добычу для охотника и вылечить больных. Было ясно самое главное: Федор Агафонович знает самые сокровенные страницы устного поэтического творчества своего народа. Но невозможно было заставить или уговорить его исполнить что-нибудь для записи. Нам было известно, как прогневался старик, когда один заезжий лингвист попытался купить его песни, предлагая деньги или охотничьи товары. Назойливость лингвиста заставила Серкова быть настороже и с нами, но мы держали себя вполне прилично, не приставали с расспросами. В прошлом году краткие беседы с ним носили сугубо дипломатический характер. Мы спрашивали лишь то, что старик непременно знал и что мог сказать, не опасаясь, что мы станем влезать в душу с расспросами о шаманстве.
И вот через несколько месяцев, в марте, когда еще вовсю царствует зима, мы вновь на Мундуйке. Озеро сковано льдом. От поселка нас на оленях доставили к Ламбину, с которым мы хорошо поработали в прошлый сезон и у которого мы теперь собирались записать (портативный магнитофон был с нами) кетские тексты для изучения языка. По дороге в избушку Ламбина мы заехали и к Федору Агафоновичу. Нас приняли очень радушно, тем более что мы выполнили просьбу хозяйки и привезли бисер, а также фотографии, отснятые в прошлый приезд. Нас напоили чаем, и мы поехали через озеро.
У Ламбина мы прожили больше месяца. Из запаса кассет осталось всего две, когда ранним утром (хотя уже наступал полярный день и разобрать, когда раннее утро, а когда поздняя ночь, было трудно) я проснулся от четкого скрипа оленьих санок. Накинув полушубок, я выглянул наружу. К избушке приближались две оленьи упряжки. Вскоре вошел сын Федора Агафоновича и сообщил, что отец ждет нас в гости. Просил собраться тотчас. Известие было несомненно приятным, и мы через пару минут были готовы в путь.