Вексельное право
Шрифт:
– Тогда кто же, черт подери?..
Хотя местная газета и словом не обмолвилась о происшествии и несмотря на приказание начальника хранить тайну, все последующие три дня в городе только и разговоров было: «Вы слышали?» – «Даю слово: пятьдесят раздеваний за ночь!»
На четвертый день начальник вернулся после очередного доклада в окрисполкоме в совершеннейшем расстройстве.
– В кабинет! – подмигивал наш комендант Барановский, обходя комнаты. – Велено играть большой сбор.
– Свиреп?
– Лютует! Мне уже «отвесил» трое с исполнением…
Но, вопреки ожиданиям, начальник, собрав нас, сказал лишь
– Если через неделю не будут опубликованы имена грабителей, дело у нас отберут и передадут чекистам. Вы понимаете, что это значит? Вотум политического недоверия! – вот что это такое. Прошу подумать. Назначаю открытое партсобрание!
На собрании мы долго и с усердием ругали друг дружку: «активники» – «секретчиков» и наоборот. А когда в окна уже залезла ночная синь и все выдохлись, дежурный по розыску доставил пакет. Поверху было написано: « Срочное. Важное. Лично ».
Я видел, как начальник достал пенсне и стал читать, а затем грозно воззрился на дежурного:
– Кто принес?
– Не знаю, Викентий Юзефович. Я выходил в коридор к арестованным. Вернулся – на столе вот это…
– Постовой где был?
– Н… не знаю…
Начальник пробежал послание вторично и передал Раскатову.
– Читай вслух!
А сам закрыл глаза и так сидел, слегка вздрагивая, словно ехал в поезде.
« Прошлый раз я произвел эксперимент над дюжиной купчишек, и вы не сумели ни оградить их, ни выявить меня,– читал Николай Аркадьевич то, что было напечатано на старинной пишущей машинке. – Сегодня ночью я намерен произвести еще один эксперимент. На этот раз своим объектом я избрал десять экземпляров двуногих из породы совслужащих. Я начну действовать в двенадцать ночи, а кончу сн ова в пять утра. Попробуйте мне помешать – это было бы забавно!.. »
Тут Николай Аркадьевич остановился и тихо, как бы про себя, выругался.
– Читай, читай! – буркнул начальник.
«… Не занимайтесь дактилоскопией. Мы работаем в резиновых перчатках, и письмо на писано тоже в перчатках. Вас, конечно, интересует, какие мотивы заложены в основе моих « преступлений ». Смею заверить: не корысть. Позже я докажу это, сейчас же скажу лишь: я решаю вопрос – Личность или коллектив? Общество или Я? И я намерен доказать, что с амый вооруженный, самый толковый коллектив бессилен против высокоорганизованной Личности. В вашем городе я со своими подручными намерен произвести три эксперимента. После этого я уеду и где-либо напишу книжку и издам ее за свой счет. Я не граф Монте-Кристо , но все же, по-современному, очень богат ».
Под письмом стояла подпись: « Личность », а еще ниже: « Не тратьте времени на поиски машинки. Она из другого города и здесь абсолютно неизвестна ».
–
Ребята зашумели:
– Расстрелять!
– Контра!
По улицам города мчались конники-милиционеры и группа бойцов кавэскадрона, расквартированного здесь.
Вновь затрещали двери «малин» и «хаз». Прохожих сопровождали по месту жительства военные и милицейские патрули. И тем не менее…
То и дело в нашей дежурке появлялись ограбленные. Все было, как и в первую ночь. Только теперь грабители, по словам потерпевших, приказывали мужчинам снимать брюки, а женщинам – нижнее белье.
И ничего мы не могли поделать с этой неуловимой «Личностью». Ничего!
Вечером опять получили письмо, но уже по почте, отстуканное все на той же машинке – с ятями и ижицами:
«Все снятые вещи находятся в старых кирпичных сараях, за городом, на Первой Ельцовке. Пошлите подводу и поднимите слеги с кирпичной ямы второго сарая. Еще раз предупреждаю: дактилоскопией не увлекайтесь – работаем в перчатках. Личность».
– Бессмыслица! – докладывал Раскатов в окрисполкоме. – Все вещи действительно оказались там, в сарае, за городом! Грабежи, лишенные всякой логики! Преступление без смысла!..
– Не скажи, голова! – отвечал председатель исполкома. – В этой бессмыслице, как ты говоришь, заложен глубокий смысл: власть беспомощна. Дескать, я, Икс, – хозяин вашей судьбы. Хочу – казню, хочу – милую. А милиция мне – тьфу!.. Тут, брат, политика. Глубокая политика! По сути, надо дознание в ГПУ отдать. Подождем еще три дня. Но ваших всех предупреди: немощные нам не нужны. В день передачи дела чекистам назначим комиссию по проверке вашего учреждения. И тогда не взыщите, голубчики!..
Позже мы поняли, почему не могли в два-три дня нащупать странных бандитов, почему всеведущая и всевидящая секретная часть угрозыска не смогла их обнаружить.
Дело в том, что розыски велись в обычной преступной среде. Раскатов и начальник секретной части Подкопаев, с самого начала предполагавшие, что тут действуют дилетанты, все же так и не могли оторваться от блатного мира: они искали там, так сказать, рефлекторно. Действия грабительской тройки были столь нелепы, что мы никак не могли поверить в ее принципиальное бескорыстие.
На рассвете четвертого дня, когда все «хазы» были уже до дна проверены и наши оперативники ходили с воспаленными от недосыпания глазами, постовой милиционер Воробьев, охранявший порядок на скрещении двух не очень людных улиц, увидел лошадь, впряженную в пролетку без номера. Седоков не было.
Милиционер Воробьев сказал: «Тпру-у!» – и, привязав лошадь к фонарному столбу, направился в аптеку, чтобы позвонить оттуда.
Вскоре упряжку тщательно исследовали. Обнаружили под козлами прошлогодний извозчицкий номер-жестянку, а в щели между подушками – боевой патрон от нагана.
К семи часам утра мы уже знали адрес извозчика Ермолаева, а в семь пятнадцать его дом заполнили оперативники.
– Моя пролетка, – признал Ермолаев. – И конишка мой, то ись бывшее мое обзаведение. Я это хозяйство с месяц тому загнал. Продал, то ись.
– Кому? Кто купил?
– Купил-то?.. А хрен его знат, кто таков! Пристал на базаре: продай да продай… Из себя высокий, гривастый, вроде дьякон с Турухановской церквы. А матершинник – не приведи господи, и агромадный богач. Антиресуетесь, где живет-то? Ну-к, чо ж, могу и показать…