Вектор угрозы
Шрифт:
Продравшись сквозь кустарник, густо поднявшийся на опушке, Алекс следом за Шведом вылетел на своеобразную просеку, проложенную горбунами, – на сломанных деревьях остались характерные царапины от рогов и клочья шерсти. Впереди, за деревьями, стреляли вовсю, визжал раненый зверь… Визг перемежался хриплым боевым ревом горбуна. Лесополоса осталась еще с тех времен, когда эти пустоши были полями, и не разрослась после катаклизма. Ее преодолели за минуту, тем более что кабаны оставили после себя удобный проход.
По другую сторону зарослей увидели еще одну грунтовку, на ней сейчас валялась
Еще один удар, и телега наконец перевернулась – косо завалилась на рассыпанную поклажу. Горбун, победоносно хрюкнув, прыгнул на нее, увяз всеми четырьмя копытами в проломе и зарычал, тряся тяжелой башкой. Теперь стали видны владельцы уничтоженной телеги – женщина и, похоже, подросток, мальчишка. Автомат был у женщины, и она навела ствол на зверя…
Сквозь кабаний рев Алекс расслышал сухой металлический щелчок – в «калаше» пустой магазин, а дробовик только что разрядился… Алекс остановился, прицелился в кабанью тушу, отчетливо прорисовывающуюся на фоне чистого голубого неба, и открыл огонь. Швед тоже бил по кабану, не жалея патронов. Только в отличие от Алекса, засадившего длинную очередь, Швед стрелял короткими и явно целился получше. Пули, выпущенные Алексом, впились в кабаний зад, но зверь, похоже, не обратил внимания на эти раны. Зато Швед подрубил кабанью ногу, увязшую в пробитом днище телеги. Конечность подломилась под весом здоровенной туши, мутант присел и взревел с новой силой. Но прыгнуть на обезоруженных людей горбун уже не смог.
Швед и Алекс зашагали к повозке, поливая мутанта свинцом из двух стволов. Горбун дергался, ворочался, но раненая нога была зажата осколками раздробленных досок днища телеги, сдвинуться зверь не мог. Конечно, он не сдавался, горбуны вообще на такое неспособны – зверь дергался и рвался, пули дырявили его шерсть, по бокам стекали потоки крови… Оружие Алекса смолкло, он торопливо стал перезаряжать автомат. Швед приблизился к зверю, обходя вокруг него, и выпустил последнюю очередь прямо в башку горбуна. Рев сменился хриплым визгом…
Когда горбун опустился на брюхо, телега наконец-то тоже не выдержала, развалилась надвое. Подросток как раз закончил возиться с дробовиком… подскочил к издыхающему мутанту и всадил заряд в упор.
Кабаний визг смолк, и сразу стало тихо. Только что все вокруг гремело, ревело, грохотало выстрелами, а теперь тишина словно ударила в уши. Алекс, тяжело переводя дыхание, посмотрел на спасенных. Женщине на вид лет сорок, но Алекс понимал, что, скорее всего, она моложе – жизнь в Мире Выживших частенько старит раньше времени. Была она сутулая,
Парнишка с дробовиком – наверняка ее сын. Тоже тощий и сутулиться уже начинает, только глаза другие – живые и черные. Он тоже внимательно рассматривал спасителей. Перевел взгляд со Шведа на Алекса… потом уставился на Яну, которая подоспела к месту перестрелки последней.
– Чего? – буркнула та. – Чего уставился? Сражен моей красотой?
Парень широко улыбнулся и кивнул.
– Он говорить не может, немой, – пояснила мать. – И девушек до сих пор нечасто встречал. Мы одиноко жили, три двора, три семьи – вот и все общество. Спасибо вам.
Она с лязгом вставила магазин в приемник и передернула затвор. Все это женщина проделала привычно, движения отработаны до автоматизма. Жизнь на отшибе, может, и не способствует общению с девушками, но учит другим премудростям, более полезным.
Паренек, глупо улыбаясь, закивал – присоединялся к благодарности, высказанной матерью. Та уже оглядывала разрушения, устроенные кабанами.
– Да, – сказал Алекс, – транспорт ваш накрылся. Ни лошади, ни телеги. Что ж теперь делать будете?
Рядом с разломанной повозкой валялись узлы – семья переезжала и везла с собой пожитки. Женщина пнула ботинком откатившийся к ней мешок.
– Начнем все снова. Живы остались, значит, и хозяйством обзаведемся. Все равно… все равно собирались с самого начала начинать.
– А что так? – вступил в разговор Швед. – Почему снялись с насиженного места? Или Лес опять двинулся?
– Может, и Лес, кто его разберет. Зверье замучило. Лезут и лезут каждую ночь. Курей утащили, свинья была, ту на куски порвали. Я и решила – пока до лошади не добрались, нужно уходить. Ну, вот и ушли.
– Что за зверье? Вы ж, наверное, забором огородились, запирались на ночь? Подкараулить не пробовали? Или капканы ставить?
Парнишка замычал и помотал головой.
– Не помогает ничего, – объяснила мать, – и капканы ставили, и замки вешали на ворота и в курятнике. Ничем их не удержишь, а капканы они обходили. Ловкие, значит. Что за звери, не скажу, их увидеть никому не удалось.
Сын снова замычал и несколько раз ударил себя кулаком в грудь.
– Он говорит, что видел. Стрелял в них из окна, – снова перевела его мычание женщина. – Только описать-то не может. Не говорящий он. Таким родился. А больше их никто не видел, тварей. По ночам стали появляться. Поначалу осторожно, после обнаглели.
Швед теребил бороду, слушая рассказ женщины… потом спросил:
– Вы где-то недалеко от Пастырского устроились, правильно?
– Неподалеку, верно.
Немой кивнул. Он по-прежнему пялился на Яну и улыбался, хотя обстановка к веселью не располагала.
Швед покосился на Алекса, тот кивнул:
– Бесы.
– Точно, – подхватила женщина, – бесами мы их прозвали. А вы о них знаете, что ли?
– Проезжий поминал, – объяснил Алекс. – Сказал, ему никто не верит, думал, мы смеяться будем. Поэтому почти ничего не рассказал толком.