Величайшее шоу на Земле: свидетельства эволюции.

Докинз Ричард

 И это оставляет нас наедине с различием между спланированной и эволюционной экономикой.

 В спланированной экономике не было бы никаких деревьев, или уж точно никаких очень высоких деревьев: никакого леса, никакого полога.

 Деревья — лишние расходы.

 Деревья расточительны.

 Стволы деревьев — стоящие памятники бесполезному соревнованию — бесполезному, если мы мыслим категориями плановой экономики.

 Но экономика природы не спланирована.

 Отдельные растения конкурируют с другими растениями, того же самого

и других видов, и в результате они становятся все выше и выше, намного выше, чем рекомендовал бы любой проектировщик.

 Однако не безгранично.

 Наступает момент, когда вырастание еще на фут выше, хотя и будет давать преимущество в соревновании, будет стоить так дорого, что данное конкретное дерево, сделавшее это, на самом деле окажется в убытке по отношению к конкурентам, которые воздержались от лишнего фута.

 Именно этот баланс стоимости и прибыли окончательно и определит высоту, до которой вынуждены расти деревья, а не преимущества, которые рациональный планировщик посчитал бы для деревьев как для группы.

 И, конечно, баланс приведет к различным максимумам в разных лесах.

 Секвойные леса тихоокеанского побережья (посмотрите на них, пока живы), вероятно, никогда не были превзойдены.

 Вообразите судьбу гипотетического леса, давайте назовем его Лесом Дружбы, в котором, по некому мистическому сговору все деревья как-то умудрились достичь желаемой цели снижения всей высоты полога крон до 10 футов.

 Полог выглядит точно так же, как в любом другом лесу, за исключением только высоты 10 футов вместо 100.

 С точки зрения плановой экономики, Лес Дружбы как лес более эффективен, чем высокие леса, знакомые нам, поскольку его ресурсы не вкладываются в создание массивных стволов, не служащих никакой другой цели, кроме как соревнованию с другими деревьями.

 Но теперь, предположим, одно мутантное дерево возникло посреди Леса Дружбы.

 Это дерево-жулик вырастает чуть длиннее, чем «оговоренные» 10 футов.

 Этот мутант сразу же получает соревновательное преимущество.

 Безусловно, он должен заплатить цену дополнительной длины ствола.

 Но она более чем покрывается, коль скоро другие деревья придерживаются предписания о самопожертвовании, вследствие чего дополнительные собранные фотоны более чем окупают стоимость дополнительного удлинения ствола.

 Естественный отбор благоприятствует генетической тенденции отклоняться от предписания о самопожертвовании и вырастать чуть-чуть длиннее, скажем до 11 футов.

 По мере смены поколений все больше и больше деревьев нарушают запрет на высоту.

 Когда в конечном итоге все деревья оказываются высотой в 11 футов, все они в убытке по сравнению с тем, что было ранее: все платят стоимость вырастания на дополнительный фут.

 Но они не получают никаких дополнительных фотонов в результате этих стараний

 И теперь естественный отбор благоприятствует тенденции любого мутанта вырасти, скажем, до 12 футов.

 И так

деревья продолжают становиться все выше и выше.

 Закончится ли когда-нибудь это бессмысленное карабканье? Почему бы деревьям не стать в милю высотой? Предел устанавливается на такой высоте, когда дополнительная стоимость вырастания еще на один фут перевешивает преимущества в фотонах от этого самого дополнительного фута.

 На протяжении всего аргумента мы говорим о стоимости и преимуществах для отдельных деревьев.

 Лес выглядел бы иначе, если бы его экономика была бы разработана для блага леса как целого.

 На деле то, что мы реально видим — это лес, в котором каждый вид деревьев эволюционировал под действием естественного отбора, благоприятствующего индивидуальным деревьям, победившим в соревновании с соперничающими индивидуальными деревьями своего или другого вида.

 Все факты о деревьях совместимы со взглядом, что они не были спроектированы, если только, конечно, они не были спроектированы, чтобы снабжать нас древесиной или услаждать наши глаза и камеры осенними видами Новой Англии.

 В истории немало тех, кто бы поверил как раз в это, поэтому давайте обратимся к схожей ситуации, в которой пользу человечеству сложнее приписать: гонке вооружений между охотниками и жертвами.

Бежать, чтобы остаться на месте

 Пять быстрейших бегунов среди животных это гепарды, вилорогие антилопы (часто называемые «антилопами» в Америке, хотя они не являются «настоящими» африканскими антилопами), антилопы гну (настоящие антилопы, хотя они и выглядят по-другому, чем остальные), лев и газель Томсона (еще одна настоящая антилопа, которая на самом деле выглядит как стандартная небольшая антилопа).

 Заметьте, что эти первоклассные бегуны — смесь охотников с жертвами, и я хочу продемонстрировать, что это не случайно.

 Говорят, что гепарды способны ускоряться от 0 до 100 километров в час за 3 секунды, что вполне на уровне Ferrari, Porsche или Tesla.

 Львы, тоже, способны на чудеса ускорения, даже в большей степени, чем газели, которые более выносливы и маневренны.

 Кошки — вообще прирожденные спринтеры и сложены для броска на ничего не подозревающую жертву; собаки, например, гиеновидная собака или волк, выносливы и загоняют жертву.

 Газели и другие антилопы должны справляться с обоими типами хищников, и им, вероятно, приходится идти на компромисс.

 Их ускорения не так велики, как у больших кошек, но выносливость лучше.

 Увертываясь, Томми [газель Томсона] может иногда сбивать гепарда с пути, откладывая таким образом развязку до тех пор, пока гепард не переходит из своей фазы максимального ускорения в фазу изматывания, когда начинает сказываться его слабая выносливость.

 Успешная охота гепарда обычно заканчивается почти сразу после начала. Гепарды рассчитывают на неожиданность и ускорение.