Великая битва у Малого пруда

Панку-Яшь Октав

— Нет!

— Однажды ночью они вылетели из трубы папиного паровоза, поднимались, поднимались до самого неба и там зажглись.

— А ты верил? — спросила Нина.

— Верил… Я тогда был маленький. Отец уезжал в ночные рейсы, и я очень скучал по нему. Мама говорила, что отец превратил искры в звёзды для того, чтобы дети — мы, значит, — глядя на них, вспоминали отца… А мы и так, и без звёзд, о нём не забывали.

— А мне в детстве мама тоже рассказывала про звёзды… Я была неугомонная, и, когда не хотела уснуть, мать

подводила меня к окну, показывала на звёзды и говорила: «Видишь, как они мигают? Это они плачут, обижаются, что ты не спишь».

— И ты верила?

— Тогда верила, но теперь я знаю правду.

— Вон что! Почему же звёзды мигают?

Нина засмеялась:

— Да они не мигают. Это нам так кажется. Прежде чем дойти до нас, лучи света отдалённой звезды проходят через воздушную атмосферу, а она никогда не бывает совершенно спокойной. Дует ветер, встречаются воздушные течения… Нам и кажется, что звёзды мигают.

— А ведь верно! — удивился Петрикэ.

— Правда, правда! Дедушка говорил мне, что те, кто по звёздам могут предсказывать, будет дождь или нет, — люди просвещенные, с опытом… — Нина засмеялась. — Я хоть и не просвещённая и опыта у меня нет, а всё же могу предсказать…

— Каким образом?

— Очень просто. Перед дождём воздух всегда очень влажный, и поэтому нам кажется, что звёзды мигают сильнее… Вот когда я вижу, что они мигают сильнее, я говорю: будет дождь. Правда, просто?

Медленно текло время, точно решило продлить этот вечер. Было около десяти часов; Петрикэ уже неоднократно справлялся у Нику, не одумался ли он. Но Нику заладил одно: «Я пообещал и своё слово сдержу».

Вдруг со стороны зарослей послышался шорох, как будто кто-то пробирался сквозь тростник и рогоз, раздвигая их руками и ступая по засохшим, поникшим стеблям. Потом снова стало тихо.

Петрикэ только приготовился зажечь фонарь, как шорох опять повторился. Топ навострил уши и зарычал.

— Слышишь? — шёпотом спросил Петрикэ.

— Да. Что бы это могло быть? — Для бодрости Нина добавила: — А может, это нам показалось?

Оба напрягли слух. Шум становился всё явственнее. В зарослях действительно кто-то был.

Потом раздался голос:

— Сюда…

Нина прижалась к Петрикэ. Другой голос отозвался:

— Пока рано. Может быть, где-нибудь ещё заседают. Попозже…

Снова тишина. Нина шепнула Петрикэ:

— Зажигай фонарь.

— Нет. Подождём.

…В это время в адмиралтействе Нику, обливаясь потом, лихорадочно орудовал лопатой, стараясь при этом не производить шума.

— Если бы ты помог мне, мы бы теперь уже были на свободе, — сказал он, не отрываясь от своего занятия.

— Нет, — упорствовал Илиуцэ, — я даже и не притронусь к лопате. С радостью бы поработал, но раз ты решил ломать корабли, не помогу. Есть я уже расхотел, сон тоже прошёл, так что я останусь здесь. — И он посмотрел на дверь, рассчитывая, что вот-вот блеснёт полоска

света. Но её не было.

Шорох в зарослях прекратился. Теперь до слуха Нины и Петрикэ долетали обрывки фраз:

— Подвода должна подъехать… Смотри не бросай доски, тогда несдобровать… Хынку нам даст по одной доске. Он ещё днём их приготовил тут поблизости…

Петрикэ и Нина поняли, в чём дело. Они сидели не шевелясь, затаив дыхание.

Но Топ всё время глухо рычал, и Петрикэ, опасаясь, как бы собака не залаяла, обхватил ей морду обеими руками.

— Что с ним делать? — возбуждённо прошептал он. — Нужно бы завязать ему морду. И зачем только Санду оставил нам его?

— У меня ничего такого нет, чем бы завязать…

— А рогаткой?

— Да я её давеча на берегу оставила.

— Ну хоть поясок какой-нибудь.

— Нет, ничего нет.

А Топ рычал всё более угрожающе, готовый вот-вот разразиться неистовым лаем.

— Всё же надо непременно найти что-нибудь! — сказал Петрикэ. — Во что бы то ни стало, иначе Топ нас выдаст…

— Но пойми же, что нет у меня ничего! — чуть не плача, сказала Нина.

— Ладно, я придумал! — Зажав коленями морду Топа, Петрикэ начал торопливо развязывать пионерский галстук.

— Что ты делаешь? — почти крикнула Нина. — Неужели галстуком? Галстуком свяжешь?

— Да… — с волнением сказал Петрикэ. — Я знаю, что он опять может порваться… Но за это Влад уже не поругает. Он сам же тебе говорил: почётным может быть и рваный, запачканный галстук, если он запачкан и порван в борьбе… — И, держа Топа, который рычал и вырывался, Петрикэ обмотал ему морду пионерским галстуком и туго завязал. — Теперь не выпускай его, Нина, и не давай развязываться. Я потихоньку проберусь к воротам фабрики и предупрежу… А ты оставайся тут и не бойся!

Петрикэ ползком двинулся по направлению к берегу. Скоро он очутился возле адмиралтейства. Оттуда не доносилось ни звука. Петрикэ пополз дальше. Но вдруг перед ним, словно из-под земли, выросла тень. У Петрикэ так бешено заколотилось сердце, что каждый удар отдавался в висках.

Тень прильнула к стене и замерла. Петрикэ напряг зрение и, разглядев, кто это, в ту же секунду рванулся и сбил с ног стоявшего:

— Нику, ни с места!

Застигнутый врасплох, Нику в первый момент повиновался. Сообразив, что это Петрикэ, Нику навалился на него:

— Посмотрим, чья возьмёт!

Сцепившись, они катались по песку. Нику был посильнее и несколько раз подминал Петрикэ, но тот всячески изворачивался, швыряя своего противника из стороны в сторону.

Петрикэ сознавал, что теряет драгоценные минуты, что за это время он уже был бы у фабрики. Стиснув зубы, он собрал все силы, упёрся коленями в песок и прижал к земле Нику.

— Погоди… — вырвалось у Нику.

Но Петрикэ зажал ему рот ладонью.

— Нику, молчи… Не кричи! Прошу тебя, прошу как друга…