Великая и Малая Россия. Труды и дни фельдмаршала
Шрифт:
Атака поведена была поутру 18 июня. Дивизия Потемкина, построенная в четыре колонны (из которых три передние находились под командой полковников Лунина и Языкова и премьер-майора Фаминцына, а резерв – под начальством подполковника Розенберга), двинулась на приступ к укрепленному лагерю. Войска наши быстро подавались вперед, взлезая на крутые высоты, спускаясь в глубокие рытвины, «преодолевали самые невозможности» (по словам графа Румянцева) и уже достигали подошвы окопов; в эту решительную минуту храбрый Лунин поражен был пулей; колонна его остановилась, подалась назад. Неприятельская кавалерия
Турки могли бы одержать решительный перевес над русскими войсками, если бы не подоспел в помощь опрокинутым колоннам Ступишин с полками 1-м гренадерским и Куринским и с гренадерским батальоном подполковника графа Румянцева (сына фельдмаршала). Между тем полковник Кличка, направленный Вейсманом, ворвался с Кабардинским полком в окопы со стороны крепости, а полковник Леонтьев с Рижским карабинерным полком ударил в тыл турецким полчищам, преследовавшим наши колонны. Пользуясь тем, майор Циглер, с одним из батальонов дивизии Потемкина, вытеснил из окопов остальных турок.
Однако Игельстрём был опрокинут сильной вылазкой из крепости и потерял три орудия. В продолжение боя, 8 тысяч спагов, прибывших из Базарджика, бросились на обозы дивизии Потемкина, но были удержаны гренадерами, посланными из резерва, и рассеяны конницей. Войска обеих сторон сражались с переменным успехом; но турки принуждены были уступить занятые ими укрепления и укрыться в Силистрии. Русские потеряли до 300 человек; урон турок в людях был по крайней мере вдвое больше; сверх того, у них отбито 14 орудий. Тем не менее Румянцев решился отказаться от предположенной им цели действий – овладения Силистрией, и предпринять обратное движение за Дунай.
Не многочисленность турецких полчищ и не мужество неприятелей заставили отступить победителя при Кагуле – но неуверенность в успехе действия, предпринятого с недостаточными средствами, против собственного убеждения. В то самое время, когда он сражался под Силистрией, получено было известие о движении из Шумлы Намана-паши с сильным корпусом, в помощь крепости и для отрезания отступления русским.
Румянцев, оставив за собой широкую реку, не имел на ней ни опорного пункта, ни надежной переправы, обеспеченной значительными силами, и потому, опасаясь потерять сообщения, приказал войскам отступать. Вейсману предписано было очистить в ночи взятые им укрепления и присоединиться к армии, которая заняла 20 июня лагерь в десяти верстах от крепости.
Но уже в это время Наман-паша с 20 тысячами человек прибыл в окрестности селения Кючук-Кайнарджи, предполагая двинуться оттуда в тыл русским войскам. Румянцев, имея в виду не позволить туркам оттеснить его армию к Дунаю, решился отбросить неприятеля от своего пути отступления. С этою целью, на рассвете 21 июня, Вейсман с пятитысячным отрядом [166] послан был для нападения на турецкий лагерь, расположенный между селениями Буюк-Кайнарджи и Кючук-Кайнарджи. Войска Вейсмана, выступив скрытно из своего лагеря, двинулись к речке Галице, переправились через нее, повернув вправо, следовали, с большим трудом, по теснине вверх по речке и по Галицкому озеру и остановились в пяти верстах от неприятельского лагеря.
166
Состав
На следующий день, 22-го, войска выступили к Кайнарджи, построились в два каре, из которых меньшее, находившееся на правом фланге, состояло из передовых войск отряда, а большее – из остальных сил, и двинулись против турок, расположенных в укрепленной позиции, на двух высотах. Под сильным огнем неприятельской артиллерии, стройно и безостановочно двигались наши каре; уже успели они взойти на высоту до половины покатости, когда турецкая конница атаковала и окружила правое каре со всех сторон. Но войскам нашим удалось отразить неприятеля.
Между тем большое каре, в котором находился сам Вейсман, подошло к ретраншементу, занятому всей турецкой пехотой. В этот самый момент янычары, с саблями в руках, ворвались через передний фас в каре; Вейсман бросился им навстречу с резервом, стоявшим внутри каре, опрокинул горстью войск многочисленные неприятельские полчища и восстановил порядок в рядах расстроенного фаса. Но в это время один из янычар, ворвавшихся в каре, исколотый штыками наших гренадер, умирая, выстрелил из пистолета в Вейсмана.
Герой, пораженный пулей, которая, пробив его руку, поразила в сердце, успел сказать только: «Не говорите солдатам». Офицеры, при нем находившиеся, прикрыли плащом его тело, опасаясь невыгодного впечатления на дух войск. Но Вейсман и за пределами гроба был грозен неприятелям. Солдаты узнали о потере любимого начальника и, вместо того чтобы прийти в уныние, одушевились жаждою мщения. С оружием в руках они бросились вперед, истребляя турок и не щадя даже пленных, обратили неприятеля в бегство и овладели его лагерем, обозами и 25 орудиями.
Таков был конец героя, на которого вся Россия возлагала большие надежды. Сам Суворов, говоря о событиях Румянцевской войны, сказал: «Вейсмана не стало; я остался один». Уважение к заслугам Вейсмана было достойным воздаянием его подвигов; но нельзя не пожалеть, что оно заставило современников Румянцева быть несправедливыми в отношении к этому великому полководцу, которого слава всегда была и будет славой России. В то время, когда он потрясал могущество Турции, в то самое время нашлись люди, упрекавшие его в зависти к Вейсману и даже в его смерти: утверждали, что фельдмаршал послал храброго воина на верную гибель.
Одному лишь Сердцеведцу известны тайны человеческих помыслов; не станем вдаваться в напрасные исследования на счет отношений Румянцева к Вейсману, но не оставим без внимания упрека в умышленной его гибели. Весьма естественно, что Румянцев, как многие из людей, стоявших на высоте почестей и славы, иногда подвергался неблагонамеренным толкам. Но эти обвинения падают сами собой.
Тот, кто при Кагуле разбил в восемь раз сильнейшую армию, тот, без всякого сомнения, мог с твердою надеждою успеха послать одного из надежнейших своих генералов против четверных сил. Румянцев, давая Вейсману опасное поручение, открывал ему вернейший путь к отличиям и славе, которые на войне всегда сопряжены с опасностями.