Великая игра. Птицы. Ледяной замок. Рассказы
Шрифт:
Когда он подошел, Хеге поднялась.
— Надеюсь, ты ел? — приветствовала она его.
— А то как же? — многозначительно ответил Маттис, радуясь, что хоть что-то сегодня он сделал основательно и теперь может рассказать об этом. — Без еды меня там не оставили, — прибавил он.
Хеге принялась расспрашивать, где он был и что делал, ей хотелось узнать, как прошел день. И ему пришлось рассказать ей все.
— Там я и был до сих пор.
— Угу.
Он мог бы прибавить целый дневной заработок
— Но он со мной рассчитался, — быстро сказал Маттис, — заплатил наличными.
— Это за что же?
Она была несносна.
— Да за те две гряды! Мы с ним в расчете. Как же иначе?
— Угу, — сказала Хеге.
— Ты и сама знаешь, что такое быть в расчете, ведь ты же вяжешь кофты.
От волнения у него дрожал голос, ему не терпелось поскорей рассказать Хеге о влюбленных.
— А потом я спросил хозяйку, и она не смогла ответить на мой вопрос, — закончил он свой рассказ.
— Опять? Все тот же вопрос? — с досадой спросила Хеге.
— Понимаешь, она такая…
— Неважно, ты должен раз и навсегда прекратить это, — строго сказала Хеге.
— А почему?
— Да потому, что это глупо, — с горечью ответила сестра.
Маттис весь сжался и промолчал. Какой вопрос он задал хозяйке, Хеге не спросила. Она и так это знала.
Зато вечером Хеге сказала, что хочет посмотреть его тягу, и Маттис принял это как вознаграждение за то, что ему так тяжко достался этот день. Постепенно он привык думать, будто тяга — это дело его рук. Наконец-то и Хеге захотела увидеть ее.
— Хорошо, что ты одумалась, — сказал он.
Было тихо, и все шло как положено. Маттис радовался и вертел головой, он ждал и прислушивался.
И вальдшнеп прилетел, со всем несказанным, что ему сопутствовало. И Хеге была здесь. Мерцание, крыло, коснувшееся сердца, и снова никого.
Хеге молчала, но, по-видимому, была в добром расположении духа.
Маттис был взволнован.
— Вот так, и опять, и опять, — сказал он.
Хеге заметила, что теперь им надо идти спать. Но, конечно, тяга взволновала и ее, подумал он.
Поэтому он коснулся ее плеча. Ему захотелось рассказать ей, что их дом изменился и что у него появилось преимущество перед другими домами, он как бы возвысился над ними. Объяснить Хеге все это было немыслимо, зато он мог коснуться ее плеча.
— Теперь и ты видела тягу, — только и сказал он, и на лице у него невольно появилось выражение собственника.
Хеге, забывшись, сказала:
— Можно подумать, что ты сам это устроил. Ты говоришь, как будто…
Маттис оторопел. Он испуганно уставился на нее. Так говорить, в эту минуту? В нем вспыхнул гнев:
— Почему ты такая? Почему ты всегда все портишь?
— Успокойся!
Но он не желал успокаиваться,
— Видишь эти осины? Их зовут Маттис-и-Хеге, как нас с тобой. Тут все их так зовут! Знай об этом! Над тобой тоже смеются.
Он ждал, что Хеге сразу сникнет. Но где там! Сегодня он ничем не мог вывести ее из себя.
— Значит, и ты это знаешь? — невозмутимо спросила она.
Он глядел на нее во все глаза.
— А я считал, что здесь только я знаю об этом, — сказал он и погладил ее по плечу.
Хеге оказалась более гордой, чем он. Неожиданно она оказалась гордой.
— Какое они имеют к нам отношение? — сказала она об этих деревьях позора. — Нас это не касается. Мало ли что придумают глупые мальчишки. Это все детские шалости.
Она как бы выросла. И Маттис тоже вырос, потому что стоял рядом с ней и был ее братом и еще потому, что одно из сухих деревьев звали его именем, а ему было хоть бы что.
Вообще-то он не совсем был согласен с нею. Ей легко говорить. Но слушать ее ему было приятно, и ее вид придавал ему силы. Не спуская с него глаз, Хеге твердо сказала:
— Давай забудем об этих деревьях. Пусть стоят здесь хоть вечно, нам все равно.
— Да, пусть, — согласился Маттис и замолчал.
13
Через два дня Хеге сказала:
— По-моему, тебе следует опять пойти.
Это звучало почти как приказ.
— Куда, работать?
— По крайней мере узнать. Ведь в последний раз у тебя все обошлось.
— Но ведь скоро все изменится. — Он вроде как не собирался подчиняться.
Хеге сказала резко:
— Пока ты ждешь перемен, поработай.
Было раннее утро, и день обещал быть жарким. Два дня Маттис просидел на берегу, бросал в воду камешки и размышлял. Плавал на лодке, удил, но, как обычно, ничего не поймал. Хеге хотелось одного — не видеть, как он сидит и без конца бросает в воду эти дурацкие камешки. Она посылала его не ради работы — это-то было безнадежно.
Резкий тон Хеге решил дело.
— Но только не полоть турнепс! — взмолился Маттис.
— Мне безразлично, что ты будешь делать, лишь бы ты принес домой деньги, — сказала Хеге. — Займись хоть чем-нибудь.
— Все зависит от мыслей. Это они мне мешают. И ты такая же упрямая, как они, — добавил он, осмелев.
— Увидишь, все будет хорошо, — сказала Хеге. — Тут полно всякой мелкой работы для того, кто хочет заработать.
Она несносно наседала на него, лишь бы он ушел из дома. Хеге стала упрямей, чем раньше, с ней просто невозможно договориться, обвинял он ее про себя.