Великая Испанская империя

Томас Хью

Тем не менее ересь, казалось, продолжает распространяться. Вот путешествие в 1556 году образованного монаха по прозвищу Эль Хулианильо (Хулиан Эрнандес) в Севилью из Женевы с многочисленными кальвинистскими книгами. Прежде он побывал в Шотландии и Париже, стремясь к освобождению от строгой католической доктрины, а теперь намеревался отправиться в вольнодумный монастырь Сан-Исидоро дель Кампо, чуть к северу от Севильи. Но по ошибке его копия «La Imagen del Anticristo» («Образ Антихриста») попала в руки истового католика, который донес в инквизицию. Двенадцати монахам пришлось бежать из Сан-Исидоро, и большинство из беглецов заочно сожгли несколько лет спустя. Самого Эль Хулианильо схватили в Сьерра-Морене и сожгли на аутодафе на площади Святого Франциска в Севилье – но перед смертью он успел гневно обличить своих палачей.

Одновременно возникли подозрения в глубине веры доктора Константино

де ла Пуэнте, который был капелланом императора Карла¹⁴⁸. 2 июня 1558 года великий инквизитор Вальдес написал отрекшемуся от трона императору, предлагая распространить деятельность инквизиции на Галисию, Астурию (откуда он сам был родом) и на Страну басков; еще предлагалось объявить исповедь, а также причастие обязательными для всех подданных его величества; запретить школьным учителям преподавать до одобрения со стороны инквизиторов и не допускать издания книг без предварительного разрешения Святого трибунала. Иностранцам возбранялось торговать книгами; от книготорговцев требовалось иметь в наличии список всех книг, которые они выставляют на продажу; всех осведомителей предлагалось вознаграждать четвертью или даже третью имущества еретика, на которого они донесли¹⁴⁹. Сам Карл уже не мог принимать соответствующих решений, но считалось, что он по-прежнему пользуется значительным влиянием.

Известие о том, что архиепископ Карранса, приблизительно тогда же, опубликовал сомнительный труд о катехизисе, вызвало в Риме настоящий переполох. Отчасти в качестве реакции на это событие блестящий, но жестокий папа Павел IV (Джанпьетро Караффа) наделил великого инквизитора Вальдеса особыми полномочиями¹⁵⁰. Седьмого января 1559 года корона увеличила сумму, выделявшуюся на нужды инквизиции. Великий инквизитор получил возможность проводить расследования в отношении всех старших клириков и даже арестовывать их, если сочтет необходимым. В Севилье сожгли как протестантов двадцать одного человека, в том числе Хуана Понсе де Леона, благородного юношу, брата графа Байлена¹⁵¹. В ноябре 1559 года по всем испанским университетам прокатилась будоражащая новость: мол, кастильцам, которые обучаются за границей в «подозрительных» иностранных университетах, велено вернуться домой. Этот шаг многие восприняли как предвестие катастрофы, хотя на данный момент возвращения требовали только от кастильцев, но не от арагонцев и не от басков¹⁵².

Список инквизиции 1559 года запретил пятьсот пьес. Почему именно пьесы удостоились такого внимания, сказать сложно, однако отныне всем драматургам следовало предаваться сочинительству, уделяя пристальное внимание содержанию текстов¹⁵³. Подвергся запрету и плутовской роман «Жизнь Ласарильо с Тормеса», причем в обеих частях (во второй части, увидевшей свет в Антверпене 1554 году, Ласарильо представал в облике рыбы). Целиком роман не издавался в Испании вплоть до девятнадцатого столетия.

Особо отмечу, что инквизиция как будто не возражала против издания и распространения рыцарских романов, проявляя поразительную терпимость. Ни один из этих мирских текстов не был внесен в список запрещенных книг, хотя иногда и высокопоставленных авторитетов, пусть даже порой высокопоставленные персоны – императрица-регент или принц Филипп в юности, – осуждали бы «бесчисленные сочинения и вымыслы на народном языке наподобие Амадиса»¹⁵⁴. Возможно, дело было в том, что у этих необычных романов имелось слишком много сторонников при дворе (сам император, святой Игнатий, святая Тереза Авильская)¹⁵⁵. Судя по всему, королевский двор беспокоился не столько из-за того, что сами испанцы в Новом Свете продолжат читать эти книги, сколько из-за того, что эта вредная привычка могла распространиться на индейцев, весьма подверженных, как чудилось со стороны, чужому влиянию.

В 1561 году «конференция» по всем этим малоприятным вопросам состоялась в доминиканском монастыре Аточа в Мадриде. Лас Касас предстал перед королем Филиппом точно так, как прежде нередко появлялся перед императором Карлом V. Францисканец Хуан Сальмерон обосновывал справедливость войн с индейцами «их смертными грехами и человеческими жертвоприношениями»¹⁵⁶. Лас Касас же многие годы умолял папу отлучать от церкви всякого, кто верит, что идолопоклонство индейцев оправдывает насилие в их отношении. Филипп постарался избежать многословных прений по этому вопросу и сосредоточился на урегулировании статуса монастырей в новых владениях короны. Он распорядился проследить за тем,

чтобы соседние монастыри в Новой Испании разделяло по меньшей мере шесть лиг (то есть восемнадцать миль): «Нам докладывают, что монастыри строятся близко друг к другу, потому что верующие люди предпочитают обосновываться на плодородных землях недалеко от города Мешико, а пространства протяженностью от двадцати до тридцати лиг пребывают в небрежении, поскольку люди веры не хотят селиться на каменистых и бедных почвах и там чрезмерно жарко»¹⁵⁷.

В том же 1561 году архиепископ Монтуфар и епископ Кирога, просвещенный утопист, который руководил делами центральной Новой Испании из Паскуаро, выдвинули обвинение против всех трех основных орденов – мол, в Новой Испании эти ордена творят насилие над индейцами. Кирога пояснял: «Когда индейцы отказываются повиноваться, монахи осыпают их бранью и колотят, вырывают им волосы, заставляют раздеваться и подвергают жестокой порке, а затем бросают их в тюрьмы в кандалах и цепях…» Францисканцы фра Франсиско де Рибера и фра Хуан Кихано, оба из монастыря Тлашкала, действительно однажды арестовали некоего индейца только потому, что он непочтительно с ними разговаривал; его привязали к столбу и выпороли¹⁵⁸.

Провинциалы всех орденов, трудившихся в Новой Испании, тут же принялись писать письма королю Филиппу, умоляя монарха не навлекать на себя гибель, ибо за его действиями им виделось покушение на прерогативы самой церкви¹⁵⁹. Еще они обращали внимание на возрождение старых верований: 11 октября 1565 года архиепископ Монтуфар и другие епископы Новой Испании признали наличие этого явления в меморандуме, адресованном верховному суду (audiencia). В документе упоминалась «великая охота, с какой эти новообращенные индейцы возвращаются к былому идолопоклонству, обрядам, жертвоприношениям и празднествам». Например, жители Чальмы, славного своими мастерами-строителями аграрного поселения в той же котловине, где находился Мешико / Теночтитлан, собирались в труднодоступных пещерах; порой, в Чолуле, они умело маскировали изображения старых богов под христианскими крестами. Подобные шествия и моления проводили касики (вожди), а также бывшие жрецы и колдуны¹⁶⁰. Надо признать, что открытое письмо королю оказалось пустой тратой времени. В 1563 году Ликенсиадо Альфонсо де Осегера писал, что францисканцев не найти в Новой Галисии (где он был судьей) из-за бесплодия местности и варварства местного населения¹⁶¹.

Несмотря на эти трудности, в 1563 году первые камни легли в основание собора в Мериде на Юкатане, а завершилось строительство в 1599 году. Этот просторный храм с боковыми нефами во многом походил на новый кафедральный собор в Санто-Доминго¹⁶². В 1569 году к возведению аналогичного собора приступили также в стремительно растущем городе Гвадалахара в Новой Испании. Были и другие положительные результаты: 21 марта 1569 года, например, епископ Мичоакана записал, что большинство местных индейцев обратились в христианство, а некоторые из них и вовсе уже проповедуют своим собратьям на родном наречии¹⁶³. Десять дней спустя неутомимый архиепископ Монтуфар сообщил папе, что лично окрестил 5000 индейцев¹⁶⁴. Он, похоже, сообразил, что и вправду лишь монахи – особенно францисканцы – способны верно истолковывать побуждения. Многолетние скитания и уединение в сочетании с хотя бы поверхностными познаниями в местных наречиях и обычаях позволяли им лучше, чем кому бы то ни было, разбираться в характере индейцев. Ордена теперь ожидали от братии изучения местных наречий (отоми, тотонака, сапотека, тарасканского и микстека), а также общего языка науатль.

В 1569 году доминиканец Луис Бертран, позже беатифицированный, начал с успехом проповедовать Слово Божие индейцам Новой Гранады (Венесуэла, Колумбия, Эквадор, отчасти Перу и Бразилия); исключительная аскеза, которую он соблюдал, была наилучшим доказательством истинности его проповедей. Он совершал дальние походы, пробирался через мнившиеся непроходимыми леса, нисколько не боялся палящего солнца, часто постился и ходил вооруженный только требником. Вдобавок обычно он странствовал босым. Его радения принесли церкви как минимум 20 000 новообращенных¹⁶⁵. Вскоре после того, увы, Бертран покинул Новую Испанию, дабы не оказаться причастным к тем беззакониям, которые, как ему было известно, творят колонисты. Но его товарищ фра Луис Веро оставался в тех краях до 1588 года¹⁶⁶. Доминиканцы стремились оправдать себя перед Римом и перед советом по делам Индий всевозможными способами.