Великая ложь нашего времени
Шрифт:
Называют много имен, конечно, без всякого основания, ибо никто не может знать, кто имеется в виду.
Но в последнее время стали усиленно называть одно имя, которое возбуждает сильные опасения. Мне уже писали из Петербурга, что говорят о Владимире Бобринском, а теперь И. Д. Делянов пишет из Москвы, что там слух этот распространен сильно и возбуждает опасения. Не могу знать, есть ли что основательное в этом слухе, и было ли произнесено имя гр. Бобринского в советах Вашего Величества.
Но не могу умолчать, что, по моему мнению и по мнению многих русских людей, такое назначение было бы бедственное для края.
Бобринские все, сколько я их ни знаю, люди
(Без даты)
Ваше Императорское Величество.
Слава Богу! Вы возвращаетесь к нам невредимы, и благослови Боже день и час Вашего возвращения!
Но какие дни, какие ощущения мы переживаем! Какого чуда милости Бог судил нас быть свидетелями!
Мы радуемся и благодарим Бога горячо. Но с каким трепетом соединяется наша радость, и какой ужас остался позади нас и пугает нас черною тенью! У всех на душе страшная поистине мысль о том, что могло случиться и что не случилось истинно потому только, что Бог нас не по грехам нашим помиловал. Эта мысль долго еще не успокоится, — и вот два дня, как я не могу ничем спокойно заняться.
То же трепетное чувство, — я убежден в том, — охватит всю Россию. Как после страшного сна человек, просыпаясь, ищет руками и глазами увериться в том, что он не наяву чувствовал ужас, так после бывшего ужаса люди пожелают всюду стряхнуть с себя страх и ужас наяву. Бог внушил Вам остановиться и в Харькове, и в Москве, и слава Богу, — народ (Вас) там видел и обрадован. Но вся Россия теперь, можно сказать, жаждет увидеть и осязать наяву царя своего.
Для Вашего Величества это — один из тех редких дней, когда Бог открывается человеку в судьбах его. Но вместе с тем, смею думать, это такой день, когда особенно ощущается живое общение русского царя с народом, и народу потребно царское слово.
Смею представить эту мысль вниманию Вашего Величества.
Если бы Вам благоугодно было принять ее, то на этот случай представляю и образец манифеста, который соответствовал бы настоящей потребности!
Душа просится скорее увидеть Вас. Не смею беспокоить Вас в день Вашего приезда в Гатчину. Попытаюсь на другой день, если не изволите вскоре сюда пожаловать.
Все одним сердцем молимся, — да хранит Вас Господь на входах и на выходах Ваших.
Вашего Императорского Величества
вернопреданный
Константин Победоносцев
Петербург. 20 октября 1888
По делу о земских начальниках было три субботних заседания в соединенных д-тах Государственного Совета.
Все возражали, хотя и с разных точек зрения, противу проекта в том виде, как он был представлен. Но в сущности все возражения сводились к одному: гр. Толстой хочет устроить власть для крестьянского мира. Такую власть невозможно обособить и поставить правильно, без связи со всеми прочими властями. Необходимо, по крайней мере, поставить земского начальника так, чтобы он был властью в
Но граф Толстой во втором заседании заявил, что он разумеет своего земского начальника исключительно крестьянским, и от этого взгляда отступить не может.
Желательно было набежать в этом пункте разногласия, и потому в последнем заседании, 17 декабря, когда бар. Николаи обратился ко мне, я, по соглашению и с Островским и с Манассеиным, заявил следующее:
«В самом начале обсуждения, по предварительному вопросу, поставленному председателем, многие члены высказались в таком смысле, что реформа, предлагаемая гр. Толстым, неполна, недостаточна и потому неверна, ибо угрожает смешением властей, тогда как требуется главнее всего единство власти. Для достижения этой цели необходимо организовать управление всего уезда, в котором найдут свое место и участковые начальники.
Если бы нам предстояло теперь (лет 10 тому назад) обсуждать предварительный вопрос: как следует приступить к реформе местного управления, я непременно присоединился бы к этому мнению.
Но в настоящую минуту дело, как оно поставлено министром внутренних дел, представляется в ином виде. Он говорит нам, что время не терпит. Прошло семь лет в работах о реформе местного управления; если теперь обратить их назад, пройдет еще столько же, и едва ли что будет сделано. Между тем в деревне неурядица усиливается, и вопрос о водворении там порядка — самый настоятельный, — крестьянство составляет главную силу государства и 90 % всего населения…
Нельзя не согласиться в этом с министром внутренних дел и потому необходимо остановиться на его проекте и принять его к обсуждению.
Действительно, крестьянское общежитие настоятельно требует власти и порядка. С 1861 года, когда издано крестьянское положение, опыт показал его недостаточность именно в этом отношении. Нельзя сказать, чтобы эти предметы и тогда оставлены были без внимания законодателем; но он предполагал, что крестьянские власти сами будут блюсти порядок; это не оправдалось и не могло оправдаться.
Никакое общежитие человеческое не может обойтись без полиции и суда. И в положении 1861 года находим зачатки этих учреждений, но хилые и слабые, неспособные к развитию, без крепкого начала. Сельская власть учреждена в лице сел. старосты и вол. старшины. В законе прямо указаны полицейские их обязанности, — в общем праве принимать необходимые меры для охранения благочиния, порядка и безопасности, предупреждать потравы, порубки, задерживать бродяг, делать дознания, задерживать виновных и пр., и пр.». Но эта власть осталась только на бумаге. Отчего? Оттого, что она бесформенная, выборная и лишенная авторитета, не связанная с источником авторитета в государстве. Власть, для того, чтобы быть властью действительною, должна носить на себе печать государства и иметь опору свою вне среды местной общественной и выше ее. Без этой санкции она не может действовать. Сельская власть, завися исключительно от выбора, б. частью беспорядочного, случайного или прямо развратного, чувствует около себя лишь гнетущую силу той же беспорядочной среды, которая ее выбрала, и ей только подчиняется, не имея другой, высшей опоры вне сельского мира. Итак, сошло на то, что эта власть потеряла всякое значение права и стала лишь тяжкой повинностью. В старосты выбираются самые плохие, захудалые мужики, обрекаемые на то, чтобы высиживать штрафы и пени, налагаемые на них за чужие прегрешения. Действительная сила принадлежит кулакам и горланам сходки.