Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность

Коллектив авторов

Сегодняшнее восприятие немцами Сталинграда явно пацифистское, в отличие от публикаций 1950-х и 1960-х годов, в которых отмечались военные качества, в частности храбрость и готовность к жертвенности немецкого солдата. «Шпигель-Онлайн» представил выдержки из книги под заглавием, взятым из одной беседы, – «Из-за своей трусости растерялся» [404] . Заглавие неуклюже смотрелось рядом с фотографией главных протагонистов в пленении генерал-фельдмаршала Паулюса – гордыми лицами комиссара Ивана Бурмакова (38-я мотострелковая бригада) и его замполита Леонида Винокура. И цитата показана вне контекста – она была взята из беседы с Александром Пархоменко, рядовым красноармейцем той бригады. Пархоменко недвусмысленно говорил, что не был героем. Но не говорил, что был трусом. Он лишь упомянул один боевой эпизод, в котором струсил. Это был эпизод прошлого лета (1942 г.), и вся беседа показывает, насколько Пархоменко сумел преодолеть свою прошлую, моментальную трусость. Но немецкие редакторы сочли факт признания такой трусости как доказательство документальной правды беседы. Раз красноармеец признал,

что он был трусом, беседа не могла считаться продуктом «пропагандистской лжи». Такова логика прочтения документа пацифистом [405] .

404

URL:html

405

Были и негативные отзывы. Ряд рецензентов на странице Amazon.de опровергают книгу как целиком построенную на советской пропаганде и лжи. А немецкий ветеран Сталинградской битвы, живущий в Канаде, оставил отзыв на странице Amazon.com, где он категорически отрицает зверства немецких войск, описанные в книге.

Немецкое издание широко обсуждалось и за пределами Германии – в газетах в Англии, Восточной Европе и России, даже в Новой Зеландии, Китае и Латинской Америке. Британская бульварная газета «Дейли Мейл» поместила статью под громким заглавием, которое опять сильно деконтекстировало оригинальный документ. Беседа, на которую ссылалась газета, была с майором Анатолием Гавриловичем Солдатовым, заместителем начальника политотдела 38-й мотострелковой бригады. В беседе он говорил о том, что он видел в подвале Сталинградского универмага, где был пленен Паулюс: «…неимоверная грязь была, пройти нельзя было как по черному ходу, так и по парадному, по грудь грязь была – и человеческий кал, и что хотите. Вонь неимоверная». Из этого высказывания «Дейли Мейл» построил заглавие: «По грудь был человеческий кал» [406] . Это был, конечно, удар против немцев (времен нацистской Германии), к которым британцы испытывают «сердечную вражду». Но эпизод, в сочетании с заглавием, выбранным для «Шпигель-Онлайн», показывает работу механизма теории восприятия. Это установленный термин в литературоведении, который означает, что смысл и, в какой-то степени, правда документа выстраиваются его читателем, и что каждый читатель по-другому толкует один и тот же текст. Поэтому можно с любопытством ждать реакций СМИ и читателей в США и в России, где книга вышла на днях.

406

URL:man-excrement-piled-waist-high– Full-horror-Stalingrad-revealed-time-interviews-Russian-soldiers-fnallv-light-day.html

На вопрос о мотивации советских солдат в Сталинградской битве, конечно, сталинградские записи Комиссии Минца не могут дать полный ответ. Своеобразным «черным ящиком» остается вопрос о применении экстренной силы внутри Красной Армии. Поэтому для будущего важная задача заключается в том, чтобы обеспечить исследователям доступ к архивам, которые могут пролить больше света на эту проблему. В частности, архивы Военной Прокуратуры должны дать поучительную информацию. По поводу обращения к дезертирам или, пользуясь языком того времени, к «паникерам и трусам», остается неясным, учитывались ли в статистике НКВД расстрелы солдат-нарушителей, осуществлявшиеся командирами на поле боя. Правом на применение подобных мер обладали, в том числе, военные суды, СМЕРШ и особые совещания, поэтому точные данные о количестве расстрелов в целом до сих пор недоступны.

Пользуясь публикацией Сталинградских записей, нужно общими усилиями исследователей разных стран восстановить и широко представить горизонты военного времени и представить советскую военную культуру в глобальном контексте. Плодотворной кажется и идея сравнения и диалога между воюющими сторонами: как немецкие и советские наблюдатели видели или читали друг друга, какие ресурсы они создали для знания о другом, и насколько эти образы о другом были проекциями собственных культурных ценностей. Ясно, что эти и другие вопросы требуют совместных усилий партнеров в разных странах. Такое совместное сотрудничество обещает быть не только продуктивным в научном смысле; в свете ухудшения политического климата между Западом и Россией и особенно на фоне страшной прошлой войны, нужно его также воспринимать как общий моральный долг.

В. В. Тихонов. Отечественная история как оружие пропаганды в условиях войны [407]

Исторические образы занимают важное место в пропаганде патриотизма. Поэтому не случайно, что в годы Великой Отечественной войны апелляция к прошлому как к героическому примеру для подражания, жизненному уроку, инструменту создания образа врага и др. становится чрезвычайно популярной. Давно замечено, что в критические моменты, когда создается угроза существованию нации или социальной группы, происходит мобилизация исторической памяти.

407

Работа подготовлена при финансовой поддержке гранта РГНФ № 15–31–01257 (а2).

В силу ряда причин в 1930-е годы [408] Советский Союз перестал рассматриваться как исключительно авангард мировой революции. В оценке прошлого ныне не столько звучали отрицательные нотки, сколько подчеркивался положительный характер многих событий, явлений и лиц русской истории [409] . Даже военные теоретики и пропагандисты призывали

к изучению опыта русской императорской армии и ее полководцев [410] .

408

Подробнее см. сборник: Epic revisionism: Russian history and literature as Stalinist propaganda / ed. by Kevin M.F. Platt and David Brandenberger. Wisconsin, 2006.

409

Дубровский А. М. Историк и власть: историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930–1950-е гг.). Брянск, 2005. С. 170–304.

410

Невежин В. А. «Если завтра в поход…»: подготовка к войне и идеологическая пропаганда в 30-х – 40-х годах. М., 2007. С. 220, 224 и др.

Начавшаяся война многократно усилила данную тенденцию. Идеология Третье го рейха в значительной степени строилась на мифологизированном историческом фундаменте. Поэтому ее деконструкция, противопоставление ей собственной версии прошлого, хотя зачастую и не менее мифологизированной, неизбежно становилось в центре пропагандистских усилий советских специалистов [411] .

Тон задавали первые лица страны. 7 ноября 1941 г. И. В. Сталин, обращаясь к красноармейцам, призвал: «Пусть вдохновляет нас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» [412] Таким образом, война приобрела историко-патриотический контекст, подчеркивался ее отечественный характер.

411

Еще в 1939 г. в СССР был выпущен сборник «Против фашистской фальсификации истории» (М.: Л., 1939).

412

Сталин И. В. Речь на Красной площади 7 ноября 1941 года // Правда. 1941 8 нояб.

Были и определенные промахи. Так, в первых же речах советских лидеров прозвучало сравнение нападения Германии с нашествием Наполеона в 1812 г. Не всем оно пришлось по душе. Историк М. В. Нечкина была категорически не согласна с такой аналогией: «Я решительно против сравнения с Наполеоном. Глубочайшая и всесторонняя его неправильность по существу. Кроме того, воспринимается как неполное знание истории. Особенно неприятно то, что в самом факте сравнения – в эмбрионе – план отступления. Я не хочу и говорить про Москву. Неудачное, опасное, ошибочное сравнение. Я, конечно, понимаю его политический смысл (отечественная война), особенно для заграницы. Но это недопустимо – особенно в первый день войны» [413] . Знала ли тогда Милица Васильевна, что эти ее недобрые предчувствия окажутся реальностью?

413

«…И мучилась, и работала невероятно»: дневники М. В. Нечкиной / сост., авт. вступ. ст. и коммент. Е. Р. Курапова. М., 2013. С. 346.

Исторический компонент занимал важнейшие позиции в советской военной пропаганде, поэтому для работы лекторами было мобилизовано большое количество профессиональных историков. В 1941 г. было создано Бюро научной пропаганды Академии наук СССР. 14 апреля 1941 г. в Управлении пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) прошло совещание, посвященное задачам исторической науки, на котором подчеркивалось, что главная задача советских историков – разоблачение фашизма, показ исторического значения отечественной войны. В центре внимания историков должна была оказаться агитационная работа, направленная на формирование образа непобедимой советской армии и развенчание мифа о непобедимости немцев [414] . В июле 1941 г. ЦК ВКП (б) была поставлена задача разъяснять населению, что «гитлеризм стремится истребить и поработить наш народ, уничтожить наше государство, нашу культуру» [415] .

414

Бурдей Г. Д. Историк и война, 1941–1945. Саратов, 1991. С. 16.

415

Цит. по: Синицын Ф. Л. Национальная политика СССР в Великой Отечественной войне. Пермь, 2009. С. 33.

Напомним, что в советское время отношения власти и интеллигенции были полны драматических эпизодов, когда многие видные интеллектуалы подвергались репрессиям. Историки не были исключением. Тем не менее, экономические достижения Советского Союза и в особенности общая опасность, а затем и победы в Великой Отечественной войне многих примирили с властью. В данном случае ярко проявился феномен «национального согласия» [416] , когда внутренние социальные и мировоззренческие антагонизмы отошли на задний план перед внешней угрозой.

416

Верт Н. История советского государства, 1990–1991. М., 1998. С. 317–322. Это не отменяло распространение коллаборационизма и антикоммунистических настроений.