Великая смута
Шрифт:
— Вон прошмыгнула жена Дзержинского.
Очень точно подметил: не прошла, а как мышка беззвучно прошмыгнула невзрачная на вид женщина, во всем сером. Много раз после видел я ее в буфете на третьем этаже, в кинозале, на партсобраниях.
Как-то оказались с глазу на глаз за одним столиком в столовой. Моя визави заплатила только за чашечку кофе. Еда же была домашняя: какой-то салатик, бутерброд с плавленым сыром да небольшое яблоко.
Каждый молча ел свой обед. Под конец все же разговорились: сперва о погоде, потом и о редакционных буднях. Елена (не помню отчества) была сотрудницей какой-то редакции иновещания. Разговаривала тихо, но очень внятно, причем немного грассируя. Судя по внешнему виду, боевой подруге «железного Феликса» жилось не ахти. Обвислая и заношенная юбка старомодного
Вдруг подумалось о судьбе Светланы Иосифовны Джугашвили. Кто-кто, а уж дочь генералиссимуса могла жить как царица, купаться в роскоши. Ан нет! Знаменитый на весь мир папенька не оставил деткам ни палат каменных, ни достойных сбережений в Швейцарском банке. После кончины имущественный реестр «хозяина» первого на планете социалистического государства уместился на одной стороне листа на ученической тетради в клеточку. Под № 1 стояла поношенная шинель. Далее: генеральского покроя френч, хромовые офицерские сапоги, курительная трубка, початая пачка табака «Золотое руно», «Золотая Звезда» Героя Советского Союза, орден «Победы». В конце того реестра значится собрание сочинений вождя в 13-ти томах, вышедшее на тридцати семи языках народов мира многомиллионным тиражом. Автор, как известно, наотрез отказался от гонорара, который исчислялся суммой, превышающей сотню миллионов долларов. Всю причитающуюся ему кучу денег Иосиф Виссарионович Сталин передал в фонд обороны. А после войны деньги от печатных трудов пошли на строительство Волго-Донского канала, по праву получивший его имя.
В свете фактов новейшей истории нынешняя действительность предстает в омерзительном виде. В недавнем прошлом великая держава влачит жалкое существование: истекает кровью, теряет последние силы. Где же кормчий, куда он смотрит? Чем заняты его подручные? О, боже! На краю бездны команда делит банкноты. На фоне зловещего рева бури слышится шелест баксов, позвякивание злата. Вот он, апофеоз перестройки.
Возникло это не спонтанно, не паче чаяния, такова логика развития. Так было задумано.
Ну-ка еще разок оглянемся назад.
Два призыва начертаны были на красном знамени. Первое: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Второе: «За нашу советскую Родину!» Ныне на государственных скрижалях начертан девиз сатанинский: «Оседлаем финансовые потоки!» Золотой телец исковеркал наши души. Первейшая задача и цель общества — добывание денег любым способом.
Все врут напропалую. Все воруют.
Отчетливо вижу, как в преисподней ликует Сатана, от удовольствия потирая ладони.
КУДА ВЫВЕЛА НИТЬ АРИАДЫ
Первомай 1999 года встретил я в колонне демонстрантов. Больше всего запомнилось вот что.
За Каменным мостом, у дома Пашкова увидел особняком стоящего старца с лицом пророка. Он держал в руке транспорантик, кусок картона на палочке. Печатными буквами фломастером было начертано: «Перестройка — гиль!»
Словосочетание показалось странным, но было прилипчиво, искомое. Слово «гиль» многозначное, имеет несколько языковых оттенков. Например, чушь, чепуха, вздор, бессмыслица. И вместе с этим — значение в обыденной речи неупотребительное. В смысле: смута, мятеж. Тут-то и плеснуло мне в башку: происшествие в августе девяносто первого — никакая это не закономерность общественного развития и тем более не роковая заданность высших сил мироздания. Случившееся — не более как вздор, бессмыслица и т. д. Невольно пришли на память слова гоголевского городничего в последней сцене. После того, как стало совершенно ясно, кто такой на самом деле Хлестаков: «Сосульку, тряпку принял за важного человека! Вот подлинно, если бог хочет наказать, так прежде всего отнимает разум. Точно туман какой-то ошеломил, черт попутал», — заметил попечитель богоугодных
Да ведь это все про нас, грешных. С одной только разницей. Символом странного происшествия в уездном городе Н. были сосульки, тряпка. Теперь в судьбе целого Отечества роковую роль сыграла колбаса.
В который раз снова отвлекся. Нить сюжета надо отматывать назад. Время возвращаться в охотничий приют, в компанию подгулявших Мысливцев.
После третьей подачи, помню, возникла затяжная пауза. Смаковали ушные хрящики. Не до политики было. Но вот проглочен последний кусочек, мысли силой налились. Вдруг озарил меня чисто репортерский вопрос. Кому это нужно было тащить «за бугор» продукт первой необходимости, чтобы сбросить его на свалку? Первая догадка: это было не примитивное воровство и тем более не коммерция. Догадка вторая: если дело пахнет большой политикой — ищи закамуфлированную подлянку на государственном уровне, с участием спецслужб.
Догадки свои я не утаил, а, как нынче молвится, озвучил. Чем едва не испортил всю вечерю. В зальце воцарилась тишина, друзья пали духом.
— Дело прошлое. Не стоит ворошить засохшее говно, — слово в слово повторил Блохин оброненное часом раньше.
Наконец до меня дошло, что ляпнул лишнее. Я-то душу отвел и умотал в свою Московию, а хохлам моим тут жить и работать. Власть же любая болтливых не любит.
Так-то оно так, а журналюге-то каково? Иметь в блокноте готовенький, сногсшибательный сюжет — и тем лишь удовольствоваться. Да это же мазохизм. Не выдай я на газетный лист «гвоздь» с продолжением, близкие друзья и коллеги назовут меня слюнтяем и простофилей. И крыть будет нечем. Но это потом. В данный же момент видел я перед собой насупленные лица доверчивых Мысливцев с откровенной печалью в глазах. Без колебаний твердо решил: не брать грех на душу. А вслух сказал:
— Ей-богу, не для печати. Исключительно для расширения собственного кругозора.
Товарищи поверили. Языки их совсем развязались. Оказалось Александр Иванович Середа с участниками того криминального рейса втихую провели углубленное дознание. Кроме их автопредприятия, подобное задание получила и воинская часть. На ее счету даже несколько колбасных ходок, в направлении через Ковель в Хелм.
Нить Ариадны вела прямехонько к «Руху» [15] и тянулась к «Солидарности». Тогда-то впервые услышал я имясочетание: Валенса-Черновил. Едва оно было произнесено, над нашими головами пролетел ангел тишины. Минуту-другую сидели недвижно, тупо уставясь в пространство.
15
«Рух» — фаланга народного фронта на Украине.
Вернувшись в Москву, я держал язык за зубами. И от возможных искушений убрал с глаз долой блокнот с пометками, именами и адресами действующих лиц.
Но однажды взыграло ретивое. На экране телевизора возник ло изображение «царя Бориса». Утробным голосом оно изрекло: «Сервелат — пожалуйста. Даже киви есть».
Таково логическое завершение колбасного сюжета, отснятого Александром Невзоровым. Зеркальным отражением был рейс Блохина с напарником Алехой на западный фас Беловежской пущи.
Господи, пятнадцать лет уже минуло. Много разной колбасы за это время честным народом и жульем съедено. Но вот что странно: ни у кого из россиян не возник почему-то вопрос: откуда продукт сей в разоренной и нищей стране вдруг взялся? Не было, не было — и вдруг нате вам! Не в цирке же мы, черт подери. И не на представлении мага Воланда.
Может, беру на себя слишком много, но мне кажется, что августовскую передрягу девяносто первого года «умом не понять» без трагикомического колбасного сюжета. Это своего рода ключ-отмычка для понимания разыгранной на мировой сцене буффонады с участием государственных мужей ряда стран Европы, Америки, Азии и группы завербованных шталмейстеров. Народ же наш на все это обалдело взирал как бы с высокой колокольни. Вышло же так, что воле вопреки, дуром — поголовно — нас втянули в «демократический процесс». Не нашлось в Отечестве горлана-главаря. В нужный момент в набат некому было ударить.