Великая сталинская империя

Фролов Юрий Михайлович

И американцам было от чего беспокоиться, когда помимо создания просоветских режимов в оккупированной Восточной Европе Сталин надумал создавать на палестинских землях независимое государство Израиль. На тот момент палестинские территории находились под британским протекторатом, но кремлевские политики и агенты умело использовали просчеты британских «кураторов» Палестины и стремление евреев создать свое государство. Из СССР буквально кораблями вывозились советские евреи, пожелавшие «оказать помощь» своим соплеменникам в возрождении исторической родины. Так, например, попал в Израиль будущий воинственный министр обороны Моше Даян. Чем обернулась попытка обратить евреев в социалистическую веру, мы знаем.

Помимо Ближнего

Востока острая политическая ситуация (не без вмешательства СССР) создалась на Балканах. Тут себя проявил созданный в 1947 году одиозный Коминформ. С 1946 года специально инструктированные сотрудники советского посольства посылали в Москву информацию, содержавшую критику в адрес югославского правительства. С осени 1947 года эта критика еще более ужесточилась. В ней было немало предвзятых моментов, как теперь можно сделать вывод из рассекреченных архивных материалов. В наших посольских донесениях говорилось о переоценке югославским руководством собственного значения и опыта вооруженный борьбы против фашистов в 1941–1945 годах, о недооценке советского военного опыта и роли СССР в освобождении Югославии.

Такие обвинения советский посол А. И. Лаврентьев выдвинул и против Тито в связи с его докладом на II съезде народного фронта Югославии 27 сентября 1947 года. Позицию Тито Лаврентьев посчитал «национально ограниченной». Нашего посла поддержал и военный атташе в Белграде генерал-майор Г. С. Сидорович. С начала 1948 года советские информаторы уже обвиняли югославских лидеров в непонимании «существа марксизма-ленинизма», а Тито вменялся «вождизм». В донесениях того периода явно просматривается намек на то, что Тито якобы собирается чуть ли не провозгласить себя балканским Сталиным. Да, Тито был широко популярен в народе, это был руководитель со своим четким мнением, но в вождизме тогда его упрекали зря.

Между тем в Москве лица, ответственные за «югославский вопрос», придерживались мнения посла Лаврентьева. Так, заведующий отделом балканских стран МИД СССР А.А. Лаврищев после получения информации 8 октября 1947 года в докладной записке В. Молотову решительно возразил против предвзятого мнения посла о докладе Тито. (АВП РФ, ф. 0144, оп. 31, п. 124, д. 29, л. 7–9). Все эти инспирированные определенной группой сотрудников МИД СССР донесения поступали в Москву в период, когда на самом деле между Белградом и Москвой стали возникать трения. Главная проблема касалась влияния Югославии и СССР в Албании.

В ноябре 1947 года член политбюро ЦК КПА, министр экономики Н. Спиру был обвинен югославами в саботаже экономического сотрудничества с Югославией. Известно, что Спиру поддерживал особые контакты с советскими представителями в Тиране, и югославы сделали вывод, что некоторые не совсем выгодные Белграду решения Спиру принял не без консультаций с «посланцами Кремля». В политбюро ЦК албанской компартии вокруг Спиру возник серьезный конфликт. Не дожидаясь разбирательства и зная крутой нрав лидера Ходжи, Спиру покончил с собой. Югославы не были удовлетворены этим и все равно подняли перед Москвой вопрос о внешнеэкономической политике теперь уже покойного Спиру. Белград пытался добиться от Москвы отзыва ее специалистов из Тираны и усиления там влияния Югославии. (РГАСПИ, ф. 77, оп. 3, д. 99, л. 1–5, 8).

Как ни удивительно, но 17 января 1948 года при встрече со Сталиным, Молотовым и Ждановым представитель югославов Джилас получил согласие советского правительства на то, чтобы развитие Албании было «полностью связано с Югославией, вплоть до объединения». Однако отзывать своих специалистов Москва не собиралась и примирительно заявила, что в своих главных действиях она будет консультироваться с «югославскими товарищами». На это Сталин пошел потому, что претензии югославов не стоили того, чтобы резко обострять с ними отношения в период начала конфронтации СССР с Западом.

Получив согласие на сближение с Албанией,

Тито уже 19 января предложил Ходже предоставить в Южной Албании базу для ввода югославской дивизии. Мотивировалось это опасностью вторжения греков при поддержке англо-американцев. 20 января Ходжа из Тирана ответил согласием. Поступок Тито, не согласовавшего это стратегическое решение с Москвой, вызвал в Кремле очередное неудовольствие. Из Кремля тут же поступило в Белград документальное выражение неудовольствия несогласованными действиями. Тито пришлось признать свою поспешность и отказаться от ввода войск в Албанию.

Одновременно Москву стал раздражать и слишком самостоятельный болгарский лидер Г. Димитров, который 17 января 1948 года сделал заявление журналистам о будущем создании федерации восточноевропейских стран. Димитров, как и Тито, тут же признал поспешность своих выводов, заявив об этом на II съезде Отечественного фронта 2 февраля.

Опасаясь дальнейшего развития самостоятельности Тито и Димитрова, их для более конкретного урегулирования разногласий одновременно вызвали в Москву. Югославскую делегацию возглавил Кардель. Встреча с болгарскими и югославскими представителями состоялась 10 февраля 1948 года. Сталинские идеологи сделали им «серьезное внушение» за политическую самостоятельность. (РГАСПИ, ф. 146, оп. 2, а. е. 19, л. 103–128; ф. 147, оп. 2, а. е. 62, л. 1 — 14). All февраля под влиянием советских руководителей болгары и югославы подписали специальное соглашение с обязательством о консультациях с СССР по международным вопросам.

Сам Сталин, насколько известно из воспоминаний членов югославской делегации, был мрачен во время беседы с ними и намекнул, что «югославы боятся русских в Албании и из-за этого торопятся ввести туда войска». Он также предложил (а значит — приказал (!). — Авт.), что сначала желательно создать югославско-болгарскую федерацию, а затем уже думать о присоединении к ней и Албании. Это было не что иное, как открытый диктат. Тем самым Сталин порождал на долгие годы недовольство политикой СССР не только среди коммунистов соцстран, но и среди тамошних демократов, интеллигенции. Это недовольство не смогли смягчить и преодолеть и советские политики последующих периодов, поскольку действовали хотя и в несколько смягченном виде, но все же были консервативны и властны. В первую очередь такая позиция Кремля подрывала его авторитет на международной арене. Неприязнь к КПСС в восточных соцстранах в силу естественной психологии населения автоматически переносилась и на простых советских людей, в которых там видели «колонизаторов, захватчиков, оккупантов».

Положение значительно ухудшилось, когда после «московского промывания мозгов» на заседании политбюро ЦК КПЮ 19 февраля югославы неожиданно для Сталина пошли на попятную в вопросе о федерации с Болгарией. А на расширенном заседании политбюро 1 марта прозвучало мнение югославских коммунистов, что вследствие сильного влияния русских в Болгарии федерация с ней может привести и к усилению контроля над Югославией. По странному стечению обстоятельств (по странному ли? — Авт.) албанские лидеры не знали (?!) о московском совещании 10 февраля и опять поставили перед Москвой вопрос о необходимости ввода югославских войск в Албанию. Югославские политики, не упуская возможности, тут же стали склонять албанцев к объединению с Югославией. Политически и экономически такое предложение было весьма выгодно бедной Албании, имевшей маленькую и слабую по тем временам армию, слаборазвитое хозяйство — в основном, сельское. В данном случае можно считать, что югославы тут действовали умышленно, не «посоветовавшись с грозным Кремлем». И их позиция, стремление к сохранению большей международной самостоятельности вполне понятны. Тут даже можно симпатизировать гордым и решительным югославам, решившим противиться сталинскому тоталитаризму.