Великая судьба
Шрифт:
— Чего там объявлять! — возражали третьи. — Пустое все это! Всегда найдется продажная душа, подкупят такого человека или запугают, и он отдаст свой скот! Нет, лучше все-таки угнать его!
— Ну, с верблюдами, конями и коровами, положим, проще. А как быть с овцами? В такой мороз перегонять их нельзя, вот-вот окот начнется.
И все же большинство высказалось за то, чтобы без промедления перегнать и надежно спрятать крупный скот.
А наутро из столицы пришло известие, которое потрясло всех. «Вот и настала пора возрождения Монголии», — подумал Максаржав. Снова вспомнились ему слова Га-гуна: «Что-то должно случиться».
«Был бы сейчас рядом Бого, вот бы он порадовался!»
—
— Надо написать письмо и вручить ему, — предложил Максаржав.
— А кто возьмется его написать?
Посоветовавшись, все решили, что лучше Максаржава пи-кто этого не сделает.
— Сумею ли я? — засомневался Максаржав. — А впрочем, попробую! А вы потом поправите, если что не так.
Вернувшись в свою юрту, Максаржав достал кисточку и чернильницу, присел за низенький столик. Он волновался. Сбывается давняя его мечта — увидеть пятки чужеземных правителей. «Эти маньчжуры ничего не дали нашей стране, их интересовало только одно — нахапать, набить утробу. Теперь все будет иначе. Но уйдут ли они подобру-поздорову или будут сопротивляться?.. Так с чего же начать послание амбаню?» Но вот, набравшись решимости, Максаржав начал писать:
«Мы все хорошо знаем, что не вечным было маньчжурское иго на нашей монгольской земле. И вот теперь восстанавливается самостоятельность монгольского государства, которое само должно решать все свои дела. Многолетняя власть маньчжурского наместника-амбаня Сап До ликвидируется. Властителем всей Монголии провозглашен богдо Джавзандамба-хутухта. Образовано национальное правительство из пяти министров. Сообщая об этом вам, наместник-амбань в Кобдо, и всем чиновникам вашей канцелярии, предлагаем безотлагательно передать всю полноту власти в Кобдоском крае нам, руководителям Халхаской джасы. Все прежние долги и долговые записи объявляются недействительными. Вам и вашему персоналу предоставляется возможность вернуться на родину, однако без скота, являющегося монгольской собственностью. Настоящее требование подлежит немедленному исполнению, о чем правление прежде подведомственного вам города доводит до вашего сведения».
Возле юрты, где разместилось управление, взметнулся голубой флаг с золотым соёмбо. Было предпринято все, чтобы население скорее узнало о происшедших в столице переменах: о смещении маньчжуро-китайской администрации и провозглашении богдо Джавзандамбы ханом Монголии, о том, что вводится новое летосчисление, начинающееся с момента провозглашения «многими возведенного», и что столицей государства объявлен Великий Хурэ. Обо всем этом возвещали народу на улицах Кобдо и на базаре конные глашатаи, а также расклеенные по всему городу листовки.
В сопровождении двух чиновников, не испросив предварительно аудиенции, Максаржав явился к амбаню.
— Господин амбань, я имею честь вручить вам очень важный документ, — торжественно произнес он.
— В чем дело? Что такое? — проворчал амбань. С недовольным видом он взял бумагу и стал читать. Потом позвал чиновника канцелярии и велел прочитать послание вслух — для всех. Один из чиновников схватил бумагу и с криком: «Они что, с ума посходили, эти ослы монголы!» — швырнул ее на пол. Поднялась суматоха.
— Я прибыл сюда по указу императора и только по его указу уеду отсюда. Вы не смеете нам приказывать! — крикнул амбань, по тут же понял, что сейчас этот тон неуместен, и уже более мирно продолжал: — Вы же знаете, какие сейчас стоят морозы. Вот потеплеет немного, тогда мы и уедем.
Однако это был лишь хитрый ход, попытка выиграть время. Амбань знал, что китайский гарнизон в Кобдо недостаточно велик и плохо вооружен. Не будь этого, ему не пришлось
В Кобдо царило оживление, на улицы вышли все — и стар, и млад. Торговые ряды на окаймленной с двух сторон высокими тополями улице сверкали разноцветными фонариками, вывешенными перед лавками. То тут, то там собиралась толпа, и тотчас же какой-нибудь грамотей громко, чтобы слышали все, читал официальное сообщение о провозглашении независимости Монголии. Люди требовали читать снова и снова. Многие спешили к воротам храма — чтобы сотворить благодарственную молитву в честь святого богдо, ставшего теперь ханом. Однако китайцам было не до веселья, их совсем не видно было на улице. Они словно все вымерли — позакрывали свои лавчонки и притаились.
На следующую ночь через северные ворота Казенного городка китайские чиновники тайно вывезли оружие и стали раздавать его китайцам, живущим за пределами крепости. Тех, кто не умел стрелять, начали обучать ускоренными темпами. Об этом тут же стало известно Максаржаву. Было составлено срочное донесение и отправлен курьер в столицу, в министерство внутренних дел нового монгольского правительства.
«При создании независимого государства, — говорилось в депеше, — его важнейшей целью ставится обеспечение мирной жизни граждан и подавление тех, кто оказывает сопротивление. При этом если администрация нового государства будет действовать только в столице и ее окрестностях, то такое государство не может считаться целостным и суверенным. Маньчжурский наместник в Кобдо и его чиновники не желают признавать Монголию независимой, они оказывают противодействие и собирают силы, чтобы выступить с оружием в руках. Они сеют ложные слухи, пытаясь подорвать у населения доверие к новой власти...»
В эти дни Максаржав был занят с утра до ночи. Возле управления всегда были наготове копи и посыльные, чтобы в любую минуту ехать с поручением. Приходилось решать и разбирать множество вопросов. Однажды в управление явился китаец по прозвищу Писарь Номт. Он сказал, что пришел по важному делу и желает поговорить с Максаржавом наедине. Максаржав сделал знак, чтобы все вышли, и приготовился слушать.
— Вы должны немедленно скрыться, иначе будет худо. Я слышал, что этой ночью вас собираются арестовать. Грозятся выпустить кишки вам и многим другим. И они, пожалуй, сделают это. Я человек бедный, а беднякам, будь он хоть монгол, хоть китаец, терять нечего. Вот я и пришел предупредить.. Если попадете к ним в лапы, примете страшные муки и погибнете. Вы видели нашу тюрьму? Мало кому удавалось выйти оттуда живым и невредимым...
Закончив свой взволнованный рассказ, Номт ушел. Тюрьма,, о которой он упомянул, находилась в северо-западной части Казенного городка, рядом с храмом Гэсэра. Она была окружена высоким двойным забором, а внизу находились глубокие подвалы, куда не проникал дневной свет. Посреди тюремного двора были врыты столбы, к которым приковывали цепью узников, надев им на ноги деревянные колодки. Долгие месяцы оставались они прикованными, пока из Пекина не поступал приказ — казнить заключенного или сохранить ему жизнь.