Великие дни. Рассказы о революции
Шрифт:
12 марта, в первую годовщину свержения русской монархии, Ленин появился в Политехническом, на заседании Московского Совета. Впервые увидела Москва вождя революции. Москва смотрела на Ленина и слушала.
Он шел к трибуне — невысокий, коренастый, лысоватый, с рыжеватой бородкой и сияющим куполом громадного светлого лба, под которым светились небольшие, острые, всё примечавшие глаза.
Рядом с Лениным очень легко, словно в беге, двигался низкорослый, худощавый, складный человек с антрацитово мерцающими, словно лихорадящими глазами на худом, синевато-смуглом лице. Интеллигент в пенсне и черной кожанке,
Ленин и Свердлов. Председатель Совнаркома и Председатель ВЦИК. Руководители первого правительства первого государства Советов.
Они были знакомы не так давно. Ленин встретился со Свердловым впервые в Петрограде, уже после возвращения из эмиграции. До того годы и годы Ленин жил в изгнании, а Свердлов в неволе. О таких, как Свердлов, говорили, что они на воле квартируют, а в тюрьме и ссылке проживают, что у них прописка на воле временная, а в тюрьме и ссылке постоянная. И еще говорили, что Свердлов знает подпольную партию большевиков лично, в лицо!
Теперь они были рядом — создатель самой революционной на земле партии — Ленин и профессиональный революционер — Свердлов.
Была годовщина Февральской революции. Одинокая, безоружная стояла молодая пролетарская республика перед миром империализма. Германская военщина диктовала в Бресте унизительные условия. Ленин впервые стоял на московской трибуне и горячо, пророчески убеждал, что революция одолеет все трудности и "не останется места ни для отчаяния, ни для уныния".
После заседания Ленин и рядом с ним Свердлов спускались с трибуны. Внизу, на самой последней ступеньке заветной лесенки, и подстерег Ленина юноша — высокий, тонкий, остролицый, восторженно-нервный, в гимназической шинели и барашковой папахе солдата русско-германской войны.
— Товарищ Ленин, я записал вашу речь и сейчас прочитаю вам, — смело обратился он к Председателю Совнаркома и, не дожидаясь разрешения, стал звонко читать свою запись.
— Вы кто? — остановил его Ленин.
— Репортер "Вечерней"…
— Вы знаете стенографию? — прервал его Ленин.
— Нет. Мне это не нужно.
— Как же вы записывали? Ведь трудно без стенографии записывать речь…
— Вашу нетрудно. У вас, товарищ Ленин, все понятно. Только… — досада искривила юношеский, полудетский рот, — только у меня нет начала.
— Почему же речь без начала?
— Не успел записать…
— Опоздали?
— Что вы, товарищ Ленин! Я пришел, еще никого не было, даже не пускали. Но сегодня я ведь увидел вас первый раз, и я так удивился. Я представлял вас другим. Вы уже начали речь, а я все еще смотрел и забыл про карандаш и про блокнот. А когда спохватился, было поздно, и начало я пропустил… А мне сегодня в газету сдавать отчет.
Свердлов захохотал, закашлялся и сочувственно положил руку на плечо юноши.
— Товарищ Ленин, — ничуть не смутясь, настойчиво продолжал репортер, — я сейчас прочитаю, что успел записать, а вы мне скажете, что надо в начало, — я немного пропустил…
И он снова звонко стал читать свою запись.
— Покажите, как вы записываете.
Ленин взял у парня репортерский блокнот, взглянув на первую страницу.
— По чистописанию у вас была единица? — быстро спросил он. — Какие каракули! — И так же быстро, как спросил, Ленин оглядел парня, его солдатскую с барашком папаху,
— В пятом классе Ломоносовской гимназии. Но ушел. Сейчас не учусь.
— А почему? Почему не учитесь?
— Решил делать революцию.
— Ну и как вы ее делаете? — Ленин переглянулся со Свердловым, который не скрывал своего восхищения восторженным, энергичным парнем.
— Я секретарь подрайона пролетарской молодежной организации.
— Сколько в организации членов? — сразу заинтересовался Ленин.
— Было две тысячи! — гордо объявил, словно отрапортовал, репортер. — Но у меня в тетради галочки…
— Галочки? — не понял Ленин.
— Да, галочки против фамилий выбывших. У меня в тетради списки всех членов организации. А кто выбыл, я ставлю галочку. Вот галочек очень много. В подрайоне уже многих нет…
— Где же они?
— Триста ребят вступили в Кремлевский артиллерийский полк! — рапортовал репортер.
— Так. Триста. Остальные?
— У нас в подрайоне есть студенты. Они пошли в школы. Преподавать математику. Вместо саботажников.
— Вот это замечательно! — восхитился Ленин. — Каково, Яков Михайлович, а? Студенты из молодежной организации заменили саботажников! Математику преподают! Сколько их?
— Двадцать.
— А вам, молодой товарищ, сколько лет? — неожиданно заинтересовался Ленин.
— Уже шестнадцать!
— И вы руководите пролетарской организацией молодежи?
— Нет, я секретарь подрайона. А председатель — ученик седьмого класса.
— Выходит, рабочей молодежью руководят ученики? Гимназисты? — Ленин прищурился, насторожился.
— У нас руководили рабочие ребята. Вот Егор Пищаев с "Цинделя". Это большая текстильная фабрика, товарищ Ленин…
— Слыхал, слыхал про "Циндель". — Ленин улыбнулся.
— Еще у нас руководил Попов, и Лапин руководил. Этот Лапин участвовал в бою, когда наши брали Александровское училище. Это на Арбатской площади. Там в Октябрьские дни шли такие бои! Юнкера засели в училище, и Лапин дрался с юнкерами, пока его не ранили. Он был потом нашим руководителем. Вообще, товарищ Ленин, у нас в подрайоне очень много рабочих подростков. Они уже по два года на производстве, мы же должны защищать их пролетарские интересы! Но у нас нет освобожденных секретарей. И председатель тоже не освобожденный, так что мы еще и работаем.
Вот он — великий декрет нового Советского правительства. Декрет о мире. Проклятой войне, затеянной капиталистами, положен конец.
— Значит, средства к существованию вам дает репортерская работа? — Ленин все более подробно вникал в положение дел.
— Да. А все свободное время я на молодежной работе. В газете мы тоже должны защищать пролетарские интересы подростков на производстве.
— Совершенно верно, — согласился Председатель Совнаркома. — Но чтобы быть журналистом, надо много знать. А у вас тут вот, вижу, ошибки. — Он ткнул пальцем в репортерский блокнот, который все еще держал в руке. — С орфографией нелады! Вам еще надо учиться.