Великие императоры времени
Шрифт:
Решил я походом вначале идти и дань везде собирать. Но затем, подумав немного, взамен себя послал другого.
Был то ученик мой Диамед, которому исполнилось двадцать пять лет. Я же к тому времени ближе к сорока шел.
В свое время я его, как сына обозначил и к римлянам причислил. Ушел в поход тот Диамед, а я один в доме своем остался. Хоть и окружен был девами всяко, но без него скучно мне стало. Тогда, решил я созвать других учеников и по всей земле римской клич бросил.
Вскоре прибыло человек двадцать. Ими-то я и занялся. В доме своем расположил и к занятиям
Обучал их разному. В делах каких бытовых или государственных хорошо они разбирались после школы моей. Искусству ораторскому я их обучил и вырастил многих философов в деле жизни разном. Так годов несколько прошло, прежде чем Диамед с данью возвратился, а ученики те по землям разошлись. Шли там и Демокрит, и Демосфен, и сам Оратор, и другие. Даже Софокла могу к своим причислить, так как и он тогда в "плену" моем состоял. Но позже тот человек сам умом взрос и многое из того, что говорил, по-другому записал. Возрастил я Гомера и по жизни его пустил. Был тот человек особо жаждущ на всякие прелюбодеяния и разную неувидимую суть. Сочинять всякое еще при мне начал, будучи в возрасте совсем молодом.
Взрастил также я Дамоклида или Дамокла. Правда, и он немного в сторону иную отошел.
Такие вот дела мною были творимы при жизни.Сам я мало в чем участвовал, кроме состязаний каких, и по большей части возымал к мысли всякой приблудшей и при желании создавал жизнь другую. Но в накладе не остался, и люди великий почет мне создали и до сих пор его созидают. Нравились им те параграфы мои, от которых парфяне и произошли. Но совсем не так писано мною настояще.
Не хотел я, чтоб так слыло по самой истории. Вот и отнес их к местам другим, а персов тех просто греками обозвал. Так вот они и "воевали" между собой. То греки на персов нападут, то персы грекам мзду воздадут. Не было того на мою бытность, окромя одного раза, о котором сейчас сказано было. Что еще я совершил - скажет вам Бог. А я лучше пойду, а то что-то устал от речей своих. Сила моя пропадать начала. Боюсь, еще в раскаяние впаду. Можно ли мне идти, Бог?
– спрашивает та душа опосля своего рассказа.
– Нет, - Бог сурово отвечает, - должен ты еще одну историю преподнести.
– Какую же?
– Расскажи, как ты с тем Гомером обошелся и меч Дамоклида над ним повесил.
– А,что там рассказывать. Знают и так.
– Ты правду расскажи об этом, иначе вовек тебе прощения не будет.
– Ну, хорошо, - душа та соглашается и вновь к рассказу, хоть и неохотно, прибегает.
– Так вот. Дело то уже к старости моей относится. Скучно стало мне одному. Диамед где-то в походах пропадал, а я думам своим предавался. Тело уже ослабло и девы те только глаз мой радовали, да поверх ублажали.
Вот, тогда, дал я клич отыскать Гомера того, а заодно Дамоклида, чтоб не скучать одному. Вскоре они прибыли в Рим и возле меня поселились. Стал Гомер меня своими рассказами ублажать, а Дамоклид героя изображать. Был
он велик, статен, мускул играл на теле, диск бросал далеко, мечом владел и так далее. Вот тогда, и породилась у меня мысль историю земную воссоздать.
Для дела того позвали мы дев премного и лучших воинов некоторых. Создали сцену на большом помосте открытом и на живую начали стихи Гомера перекладывать.
Что он не скажет - мы в действо переложим. Вначале так забавлялись. Потом начал я ими руководить, как Бог верховный. В уста речь героям вкладывать и деяния ими же совершать.
От того стало еще веселее, аж здоровье во мне проснулось и стал я, как бог, по действу и смыслу Гомерову с некоторыми девами сближаться.
Ну, а дальше, все как в жизни пошло. В общем, что не день - то сказка для всех.
Вскоре весь Рим об том прознал и начали мы действа те превселюдно возводить. Так вот, спектакль и получился. И история как бы наяву состоялась. Зачастую я сам участвовал и Гомера поправлял. Имена римляне сами придумывали. Я же только свое вложил. Это имя жены Юноны. Хоть и блудил я премного, но жену свою - дочь Крита, уважал и любил. И до сей поры люблю, да жаль вот, что не могу взойти в свет и повстречать судьбу свою.
– Дальше ведай, а не жалобись, - Бог говорит той душе, и она тут же ему подчиняется.
– Ну, а дальше действо и вовсе весь город затронуло. Начали мы все совместно играть и бои те устраивать, что в Гомера рассказах написаны. Бывало, так увлекались, что аж до настоящей войны дело доходило. Но так редко было и по большей части, все мирно заканчивалось. В общем, весь Рим тем и занимался, что в лицедействе том участие принимал.
Задумавшись однажды над тем, что надо бы все так и запечатлеть, я, сделав перерыв небольшой в деяниях общих и удалившись с Гомером наедине, начал историю ту всю сотворять
на бумаге.
Гомер писал от себя свое, а я ему подсказывал где и поправлял.
Так вот, совместно мы труд тот и составили.Чуть позже Гомер решил переписать все то по-своему. Чего-то вдруг ему этого захотелось.
Говорил я ему, что не надо, пусть, так остается, но уперся он на своем и уже хотел было все то уничтожить.
Рассердился тогда я на него и велел Дамоклу меч над его горлом поставить и ожидать, пока я не запрячу ту рукопись его.
Так тот и поступил. А спустя время, ко мне мысль зашла ослепить его, чтоб вовсе писать не смог. Так я решил, будет лучше. И труд сохранится, и мне спокойнее.
Повелев Дамоклиду Гомера держать под мечом тем, я ушел на поиски снадобья нужного, чтоб глаза Гомера того водою обтекли.
Долго я искал, а когда возвратился, то увидел, что Дамоклида нет, а только Гомер лежит, а над ним меч висит и почти до горла концом достает.
Если шелохнуться как, то он тут же то горло и проткнет. Камнем сверху был "увенчан" меч тот и тяжесть имел большую.
Подивился я тогда тому вымыслу и
вплотную к Гомеру подошел. Тот просил меня не делатъ зла ему и говорил, что мысль та уже его покинула.