Великие судьбы русской поэзии: Начало XX века
Шрифт:
Первый родившейся у Анны Ивановны ребёнок вскоре умер, а следующий – сын Дмитрий появился на свет лишь на седьмом году замужества. 3-го апреля 1886-го всё там же, в Кронштадте, родился у Гумилёвых ещё один мальчик – Николай, будущий поэт. Не прошло года, Степан Яковлевич был уволен в отставку в чине статского советника, и семья переехала в Царское Село.
Анна Ивановна, будучи патриархально-послушной женой, приверженной «Домострою», детей воспитывала в строгих правилах Православия. И не ограничивалась унылой дидактикой, но сама по себе являла пример, который был куда убедительней самых глубокомысленных
Материнская отзывчивость и доброта, опять же, не могли не запечатлеться в характере детей. Так, маленький Коля за неделю припрятывал пряники и конфеты для приходящей богомолки «тётеньки Евгении Ивановны». Припасённое вручал тайком, стесняясь. Ради странницы, чтобы составить ей компанию, соглашался играть в домино или в лото, чего делать не любил.
Как-то летом в имении «Берёзки» Рязанской губернии Николай, глубоко воспринимая материнские рассказы о монашеских подвигах, вырыл на берегу реки пещеру и «играл» в святого отшельника. И даже пробовал творить чудеса. Именно об этих опытах было им впоследствии написано:
Самый первый: некрасив и тонок,Полюбивший только сумрак рощ,Лист опавший, колдовской ребёнок,Словом останавливавший дождь.Свою некрасивость Николай Гумилёв осознавал уже в раннем детстве, догадавшись о ней по сочувственно-презрительному отношению взрослых и по безжалостно-правдивым насмешкам сверстников. Вероятно, поэтому и рос нелюдимым, диковатым, возился с домашними зверьками, предпочитал мальчишеской ватаге чтение занимательных и увлекательных книг. Однако со старшим братом был не прочь поиграть в войну, в ирокезов и делаваров.
Материнские уроки религиозности, преподанные Николаю в детстве, тоже не прошли бесследно. И во взрослую пору Гумилёв сохранял привычку к расхожей церковной обрядности. По воспоминаниям одного из современников Николай Степанович крестился на каждый храм, но едва ли подозревал об истинной сущности религии.
Другим формообразующим началом в воспитании мальчика было влияние отца. Его властность, сила, благородная сдержанность не вызывали у детей большой любви, но исподволь копировались и с возрастом неотвратимо проявлялись. Естественно, что Степану Яковлевичу, не единожды ходившему в кругосветное плавание, было что порассказать. Николай любил слушать его повествования и пройденные отцом маршруты отмечал на географической карте.
Тогда, вероятнее всего, и зародилась у мальчика мечта о будущих путешествиях. Ну, а книги Майна Рида, Жюля Верна, Фенимора Купера, Гюстава Эмара горячили его воображение экзотикой дальних странствий и необыкновенных приключений.
Более того, очарование писательского вымысла заставляло его забывать о грустной реальности, где он тщедушен и некрасив, но мыслить о себе в совсем иных категориях – романтической героики и силы. Вот его новые идеалы, вот какими качествами он стремится обладать. Через них ему удаётся преодолеть и свою раннюю застенчивость, и склонность к одиночеству. Это уже не робкий мальчик, пугающийся паровозных гудков и завистливо
Ну, а внешняя некрасивость будущего поэта разве только удесятеряет его желание покорять и властвовать. Как это нередко бывает, преодоление недостатка оборачивается множеством достоинств, ущербность физическая – избытком духовным. Пожалуй, наиболее ярким хрестоматийным подтверждением этого феномена является заика Цицерон, сумевший стать величайшим оратором. Ключом к пониманию подобных превращений может служить Мандельштамовское выражение – «одушевляющий недостаток». Не секрет, что люди, поначалу комплексующие, заставляют себя проходить суровую аскезу самосовершенствования и частенько оставляют позади своих щедро одарённых, а посему излишне самодовольных конкурентов.
Впрочем, Гумилёв, кажется, не был тщеславен и нуждался скорее в собственном уважении, чем во внешнем успехе. Во всяком случае, когда в 1898-м году Николая отдали в подготовительный класс царскосельской гимназии, учёба у него пошла дурно и без должного старания. Сказывалось и пока ещё слабое здоровье мальчика, он быстро утомлялся. Решили ограничиться домашним учителем. В эту пору Николай увлекается географией и зоологией, а у себя в комнате заводит животных – морских свинок, белых мышей, птиц, белку.
Осенью 1898-го семья переезжает в Петербург, и Николай поступает в гимназию Гуревича, известного педагога и директора собственных учебных заведений. И снова неважные успехи.
Впрочем, плохая учёба Николая вполне уживалась с искренним и глубоким интересом к художественной литературе. В кругу его любимого чтения оказываются не только приключения и фантастика, но и Пушкин, которого он усердно пропагандирует среди друзей. Уже в 12 лет мальчик пробует писать стихи и даже предпринимает попытки привадить к сочинительству ребят из своей компании. Вскоре на его книжной полке появляются Лермонтов и Жуковский, а затем: «Песнь о Гайавате» Лонгфелло, «Потерянный рай» Мильтона, «Поэма о старом моряке» Кольриджа, «Неистовый Роланд» Ариосто.
В 1900 году у брата Дмитрия обнаруживается туберкулёз. Родители срочно продают своё небольшое имение по Николаевской железной дороге – Поповку, которая использовалась ими как летняя дача, распродают обстановку Петербургской квартиры, и семья переезжает в более благоприятную климатическую зону – на Кавказ в Тифлис. Единственная цель переезда – вылечить старшего сына. Ну, а младший поступает в местную гимназию и начинает учёбу с повторного прохождения 4-го класса. Хотя повторение – мать учения, это не помогает: баллы по-прежнему низкие.
Зато приходит увлечение революционными идеями. Юноша штудирует «Капитал» и даже ударяется в агитацию среди рабочих. Но, наткнувшись на серьёзные неприятности со стороны властей, быстро охладевает к этому. Не нашла-таки политика путь к сердцу Николая, особой романтики он тут не разглядел. Зато по возрасту и по натуре ему приходится иное: в Тифлисе он начинает ухаживать за девушками и даже посвящает им стихи. Не проявляя излишней щепетильности, порою умудряется одно и то же стихотворение преподнести двум, а то и трём барышням, уверяя каждую в её единственности. Такие «множественные» посвящения случались с поэтом и в зрелые годы.