Великие судьбы русской поэзии: Начало XX века

Глушаков Евгений Борисович

Вот почему нарочитый романтизм его стихов является не декорацией, а вызовом судьбе, личным протестом против собственной невзрачной рыхловатой внешности, которая оказалась всего лишь обманчивым призраком. Впрочем, окончательно расправиться со своей некрасивостью, разоблачить её как ничего не значащий миф, поэту удалось не столько стихами, сколько своим действительным мужеством, своею жизнью. Путь, на котором он постарался это сделать – победы над женщинами и презрение к опасности, путь завоеваний и приключений, обозначенный уже в его поэтическом дебюте – «Путь конквистадора».

Вторая книга Гумилёва «Романтические цветы», выпущенная в начале 1908-го года в Париже, засвидетельствовала, что поэт ни чуть не уклонился

от избранного направления, и что эти цветы, цветы его первого успеха собраны им на той же самой дороге.

ПОМПЕЙ У ПИРАТОВ

От кормы, изукрашенной красным,Дорогие плывут ароматыВ трюм, где скрылись в волненье опасномС угрожающим видом пираты.С затаённою злобой боязниГоворят, то храбрясь, то бледнея,И вполголоса требуют казни,Головы молодого Помпея.Сколько дней они служат рабами,То покорно, то с гневом напрасным,И не смеют бродить под шатрами,На корме, изукрашенной красным.Слышен зов. Это голос Помпея,Окружённого стаей голубок.Он кричит: «Эй, собаки, живее!Где вино? Высыхает мой кубок».И над морем, седым и пустынным,Приподнявшись лениво на локте,Посыпает толчёным рубиномРозоватые, длинные ногти.И, оставив мечтанья о мести,Умолкают смущённо пиратыИ несут, раболепные, вместеИ вино, и цветы, и гранаты.

Рецензия тогда ещё никому не известного Иннокентия Анненского, напечатанная в газете «Речь», едва ли была услышана среди прочих критических откликов на эту книгу, а потому славы Гумилёву не прибавила. А вот почти восторженный отзыв Валерия Яковлевича Брюсова, конечно же, сфокусировал на молодом поэте и самое пристальное внимание профессиональных литераторов, и читательский интерес:

«Стихи Н. Гумилёва теперь красивы, изящны и большей частью интересны по форме; теперь он резко и определённо вычерчивает свои образы и с большой продуманностью и изысканностью выбирает эпитеты… Может быть, продолжая работать с той же упорностью, как теперь, он сумеет пойти много дальше, чем мы наметили, откроет в себе возможности, нами не подозреваемые».

Несомненно, что сознание собственных заслуг в творческом росте подопечного было весьма и весьма приятно для Брюсова. Тем более, что молодой поэт в переписке с мэтром продолжал настаивать на своей роли послушного Ученика и восхищаться мастерством Учителя. И уничижение, которому он подвергал своё творчество перед лицом Валерия Яковлевича, безусловно, провоцировало того защищать слишком уж требовательного к себе автора. И самый изобретательный хитрец не выдумал бы более действенной стратегии. Не зря же сказано: «Унижающий себя будет возвышен».

В то же время Гумилёв и Брюсов были по-настоящему творчески близки. Ведь и суховатый, очень литературный Валерий Яковлевич делал ставку на высокую поэтическую технику, заморскую экзотику и сюжетную яркость своих произведений. А у Николая Степановича, в свою очередь, вскоре обнаружится такая же, как у Брюсова потребность в создании собственной поэтической школы, в учениках

и последователях. Но было между ними и ощутимое отличие: так в поэзии Учителя преобладало изощрённо-интеллектуальное начало, а в стихах Ученика – героико-романтическое. Можно предположить, что разница эта явилась следствием того, что на молодого поэта наводил своё магнетическое поле и Александр Александрович Блок.

В начале мая 1908-го Николай Степанович отправился в Россию проходить военную службу. По дороге заехал в Киев повидаться с Анной Андреевной, в эту пору обучающейся на Высших женских курсах. Завернул и в Москву к Брюсову, возможно, не без протекции которого 24-го мая был принят в литературную группу «Вечера Случевского». И наконец, Царское Село, место его призыва. Однако медицинской комиссией был забракован по причине астигматизма правого глаза и от воинской повинности освобождён.

Едва ли ни радуясь этому обстоятельству, Николай Степанович снова отправляется к Анне Андреевне, теперь уже перебравшейся на летний отдых в Евпаторию. Очередное предложение и очередной отказ. Даже «Романтические цветы», на титуле которых значилось посвящение ей, не умилостивили сердце возлюбленной. Слишком умна и осторожна была Анна Андреевна, слишком много сомнений вызывал у неё этот увлекающийся, а посему и не постоянный кавалер. К тому же Гумилёв ни то, что не считал нужным скрывать свои любовные похождения, но с присущим ему вызовом даже бравировал ими.

Поэт, отвергнутый любимой девушкой, как ему казалось, уже навсегда, возвратился во Францию и 20-го июля был в Париже. От грустных мыслей о несчастной любви не отвлекло Николая Степановича даже знакомство с Елизаветой Дмитриевой, роман с которой, разыгравшийся годом позднее, будет хотя и кратким, но бурным. Теперь же, повстречав её в мастерской художника Гуревича, он едва ли обратил внимание на эту неглупую, но внешне не слишком привлекательную женщину.

Гумилёв был безутешен и, решив утопиться, отправился в Нормандию к морю. Протекавшая через Париж Сена, слишком загрязнённая промышленным и бытовым стоком, для романтической натуры поэта явно не подходила. Ну, а девушке, не принявшей его любви, Николай Степанович на прощание послал свою фотографию со строфой из Бодлера на обороте.

Впрочем, трагедия обернулась фарсом, и на пустынном Нормандском берегу несчастный влюблённый был арестован полицейским, принявшим его за бродягу. Пришлось возвращаться в Париж. Мутно-грязной Сеной поэт, разумеется, опять побрезговал.

В пору недавнего посещения Киева, Гумилёв порекомендовал брату своей возлюбленной тоже отправиться на учёбу в Париж, убеждая, что жизнь там недорога. При этом вряд ли упомянул о собственном частом безденежье, когда по нескольку дней кряду поэту приходилось питаться исключительно каштанами. Андрей Андреевич поддался на уговоры и вскоре приехал. Остановился, конечно же, у Гумилёва. Ну, а сам Николай Степанович в это время находился едва ли не в параноидальном стремлении сломить упорство любимой девушки. Его неудержимо влекло в Россию.

Оставив друга на попечение своих парижских знакомых, он опять направляется в Киев. И снова отказ. Вернувшись в Париж, поэт забирается в Булонский лес и принимает цианистый калий. Через сутки его находят в лесном рву в бессознательном состоянии. Возвращают к жизни. Андрей сообщает о случившемся сестре, и та срочно телеграфирует неудачливому самоубийце о перемене своего решения. Впрочем, таковая лёгкость была в характере Анны Андреевны, и она это проделывала по отношению к Гумилёву уже не один раз, то давая согласие, то снова отказывая, чем приводила его в совершеннейшее отчаяние. Очередная благосклонность любимой заставила Гумилёва подумать о возвращении в Россию. Он покинул Сорбонну и в августе 1908-го поступил на юридический факультет Петербургского университета.